Двое любят друг друга

Торбен подозвал официанта, попросил принести бутерброды, а Ева разглядывала людей, сидевших вокруг. По большей части это мужчины, с лицами приветливыми и значительными. Казалось, все они состоят друг с другом в родстве и в любую минуту могут вступить-в непринужденный разговор с любым из соседей. Впрочем, с того дня, как Ева встретила Торбена, все прочие мужчины стали казаться ей на одно лицо — так иному человеку кажутся одинаковыми все люди какой–нибудь другой расы.

— А ты остроумна, сказал он, девушки редко бывают остроумны.

— В молодежной компании я вообще–то всегда сыплю шутками. Но я, право, не знаю, что так смешит моих друзей. . — . Горькая усмешка тронула губы Торбена, и она поняла: вот этого не надо бы говорить. А ведь всего неделю назад можно было говорить все, что ни взбредет в голову.

— В молодежной компании… в одной компании с Янсеном, что ли? — небрежным тоном осведомился он.

— С Янсеном? — Ева уставилась на него с искренним изумлением. Кто такой этот Янсен?

У Торбена вырвался вздох облегчения.

— Значит, ты даже имени его не знаешь. Очень рад! Это же тот самый фотограф из нашей газеты, который недавно застал нас вместе.

— Ах, этот… — Ева начисто позабыла тот эпизод, но была довольна, что Торбен так из–за этого разволновался. Значит, он ревнует ее, задумывается о ее прошлом, о ее жизни. Как это понятно и как отрадно…

— Ты же сам знаешь, — доверительным тоном начала она, всегда сталкиваешься с уймой людей, когда идешь поразвлечься. Всякий раз встречаешь одних и тех же, человек десять — двадцать, знакомство, конечно, шапочное, ну разве что как–нибудь станцуешь с кем–то из них. Они знают тебя по имени, и конец. Так же и с этим фотографом. Кажется, он завсегдатай «Семи вуалей».

— И что за охота молоденьким девушкам по ресторанам ходить! . ;

Торбен нахмурился — можно подумать, что речь идет о жизненно важном деле!

— Наш брат только затем туда наведывается, чтобы выпить! . : — — Ая ходила туда потанцевать! И еще потому, что Эллен всегда зазывала меня с собой. И вообще, — продолжала она уже с некоторой горячностью, — сам знаешь, что такое молодость. Чего только не затеваешь, даже не зная, зачем, и не спрашиваешь себя о причине своих поступков. Оттого–то мы покидаем родительский дом, так, по крайней мере, мне кажется. Потому что родители вечно допытываются о причинах. Зачем, мол, сделала то–то и то–то, и как же все это было, и куда ты идешь, и когда вернешься. А я, может, ничего этого не знаю сама.

Он усмехнулся.

— Ты права, — сказал он. — Просто я старый дурак, а ты чертовски хороша, когда сердишься. Когда Сусанне будет сколько сейчас тебе, она наверняка скажет, что я невыносим. — Ева понурила голову. Сусанна. Его дочь. Его сын. Его жена. Всесильные, победоносные персонажи из неведомого ей мира. Там его истинная жизнь. Жизнь эта переполняет его, то и дело выплескиваясь из его рта мелкими случайными каплями. «Да, — подумала она, — насколько лучше нам с Торбеном жилось раныше, когда он еще ничего не рассказывал мне про своих. Я только знала, что он женат, и точка, я воспринимала это как одну из его примет, как, например, рост или цвет волос. И часто совсем об этом забывала».

В безотчетном стремлении наконец изведать. неизбежную боль она спросила:

— Ну как, хорошо вы с женой провели время в пятницу?

— Нет, — коротко ответил он. — Где уж там хоропо — никакого настроения.

Вот оно как. Жизнь исподволь внесла свои правила в их роман. Самой ей, значит, никак нельзя заговаривать о его семье. Казалось, воздух между ними дрогнул, и впервые за все время Еву охватил страх перед Торбеном. Не задела ли она по неведению в нем струпу, которой нельзя касаться, как не дай бог прикоснуться рукой к чужой ране…

Серая тень легла на его лицо, и тонкая слабая улыбка тронула губы.

— Я пьян немножко, — простодушно признался он, — и мне нужно срочно позвонить в одно место. Необходимо уладить важное дело.

— Дело, о котором мне нельзя знать?

Вскинув голову, она испытующе заглянула ему в глаза.

— Дело, которое ие должно тебя волновать, — твердо произнес он. — Так себе, ерунда. Только не уходи, пока я не вернусь, хорошо?

Он зашагал к телефонной будке, но она не посмотрела ему вслед. Ледяная рука сжала сердце, блеск в глазах сразу погас. Вот она и одна. «Я хочу знать, в чем же там дело, — подумала она, — ведь это мое право». Впрочем, неизвестно, было ли у нее такое право. Никакого кодекса для любовниц в мире не существует. Ева была все равно что путник в стране дикой и неизведанной, без дорог, без учтивых вех — столбов со стрелками и табличками с названиями населенных пунктов, без коренных жителей, способных предупредить чужестранцев об опасностях, подстерегающих их в этих краях. В ушах у нее зазвучал голос Эллен, голос всего света: «Жену его жалко!» Ева взглянула на тарелку Торбена. Он три бутерброда умял, она же одолела только один. По ее лицу пробежала нежная улыбка. До чего же трогателен его неувядающий аппетит, здоровое желание вкусно и сытно поесть. Как приятно, должно быть, готовить ему обед!