Двое любят друг друга

— Что–то он надолго замешкался с этой «ерундой». В кафе появились новые посетители, с полудня прошел почти целый час. Ева уже опаздывает на службу, впрочем, ничего страшного. Она никуда не уйдет, Торбен может быть спокоен.

Теперь лица окружающих уже не казались ей приветливыми. Какой–то пожилой господин, ковыряя в зубах, разглядывал ее с беззастенчивым любопытством. Молоденькие девушки обычно не заходят в такие кафе. Торбен задвинул ее, можно сказать, в темный угол, держит ее на задворках своего бытия, словно она уродина какая–то — рябая или безногая. В последние дни ее не оставляло чувство, что у всех людеи респектабельный вид — ей одной не пристало показываться на улице при свете дня.

За ее спиной послышались знакомые твердые шаги, и Ева с удовлетворением отметила, что господин, ковырявший в зубах, отвел глаза: присутствие Торбена снова защищало ее.

— Стоит тебе уйти, сказала она, не глядя на него, как все сразу меняется. Ужасно. Люди пялятся на меня, словно все знают про нас с тобой. Мне страшно. Прежде этого не было, Торбен. Что–то такое переменилось… .

— Ты сама переменилась, — рассеянно и печально отвечал он; было видно, что он думает о другом.

— Нет, резко возразила она, — это ты переменился. Теперь ты только и думаешь что о своей жене. Ты тревожишься за нее. Наверно, она потребовала, чтобы мы расстались. `

Ева испуганно смолкла. Грозное синее пламя мелькнуло в его глазах. Две резкие складки пролегли у носа — будто два острых лезвия.

— Она больна, — с трудом выговорил он. Ее только что отвезли в больницу. Аппендицит. Сейчас как раз ее оперируют.

Ева замотала головой. Перед глазами поплыли темные пятна. «Нет больше сил, — чуть ли не в отупении подумала она, — ничего я не понимаю». Она беспомощно заморгала, а его лицо вдруг снова сделалось добрым, сочувственным, печальным и отрешенным. Он заставил себя улыбнуться.

— Бедняжка ты, — проговорил он, похлопав ее по руке, — я не должен был взваливать на тебя такой груз. И зачем только я подобрал с тротуара твой красневький каблучок. Я эгоист и романтик и к тому же простоват. Любовь наша так бесприютна…

— Нда… Но я опаздываю на службу.

«А ты лжешь», подумала она, допила содовую и тщательно вытерла салфеткой рот. Сердце ее застыло, затвердело, как камень, ни на что уже оно не отзывалось. Стало быть, его жена, эта чужая женщина, которую она никогда ве увидит, лежит на операционном столе, и как раз сейчас ее режут. Она верила, что это так и есть, верила, сама не зная почему. Просто чутье говорило ей, что это правда. У нее самой был когда–то аппендицит. Подумаешь, ничего особенного! Она надула губы, вроде бы так полагается в подобных случаях. И инстинктивно сделала строгое лицо — защитная мимика. Такое вот было у нее лицо в тот самый день, когда рядом вдруг возник улыбающийся Торбен с ее каблучком в руках, затянутых в коричневые перчатки. Верно он сказал: не надо было ему подбирать каблучок…

— Меня будут ругать! — угрюмо сказала она и тряхнула головой, так что длинные волосы закрыли ее по–детски круглые щеки. Из–за тебя я опоздаю на службу.

Все же она осталась на своем месте, сама не зная, чего ждет.

— Не уходи! — взмолился он. Еще хоть немножко побудь со мной, Ева. Я люблю тебя.

Порывисто вскинув голову, она заглянула ему в глаза..В первый раз сказал он такое. Только теперь она осознала, как ей все время не хватало этих трех слов. Но, казалось, они вырвались у него от великой усталости, словно он нарочно удерживал их в себе до этой поры.

— Вообще–то безразлично, опоздаю я на полчаса или на час. — сказала она, — раз я тебе нужна. Я тоже люблю тебя, Торбен. Ах, ну зачем только ты так усложняешь жизнь?

У нее снова отлегло от сердца. Ледяная броня на нем растаяла — мигом, и Ева вновь вернулась в свои девятнадцать лет, вкушая одно из тех сладостных, но мимолетных мгновений, когда человеку дано насладиться собственной юностью. В кафе стоял густой запах кофе. Время ленча прошло.

— Жизнь сама по себе очень сложна. Сейчас мне пора в больницу, если возьму такси, то, пожалуй, поспею вовремя. Но сначала я должен выпить еще кружку пива.

— Похоже, я ни разу не видела тебя трезвым как стеклышко, — весело сказала она.

— Это мало кому удается. Я вечно не в духе, когда трезв.

— Что ж, охотно этому верю.

Значит, у себя дома он вечно не в духе — эта неожиданная догадка льстила ей. А что, может, не такая уж и радость быть его женой?

— Ты правду мне сказал, что у нее аппендицит?

Она азглянула на него с сомнением, но ей так хотелось верить, что он ничего от нее не скрывает.

— Само собой, — со слабой усмешкой отвечал он, — одна беда всегда влечет за собой другую.

Он осушил свою кружку жадными, большими глотками и слизнул пену с верхней губы. Он снова расслабился и повеселел, и Ева почувствовала, что и она потеплела, посветлела лицом. Торбен любит ее. Что ж, пусть ее уволят за опоздание, свет клином не сошелся ма этой службе.

— Выпьешь рюмку вина? — спросил он. Ты всегда отказываешься пить. А я из–за этого чувствую себя пропойцей, всеми пороками начиненным.

— Выпью, спасибо. Вообще–то вино мне нравится.