Двое любят друг друга

Она попробовала посмотреть на себя его глазами м поняла, отчего он отвернулся от нее в вепреодолимом раздражении. Ее тело увяло, состарилось, а с губ срываются сплошь ехидные, масмешливые слова, колкие, как булавки. Совсем ве те слова, что в долгие часы его отсутствия зреют у нее в душе. Слова, которые, словно бы по волшебству, все исправят и вернут ей его былую любовь, да только где отыщешь такие — нет в мире подобных слов. И словно пифия, она возвестила: «Нужен развод», в силу страшного своего свойства предвосхищать любое тайное его желание. С каким–то болезненным наслаждением рвется она растоптать свои собственные интересы.

Жертвенность эта дарит ей ни с чем ве сравнимое умиротворение, душевный покой, никаким иным способом не достижимый. Но, конечно, такое свойство ее поощряет в нем грубость, безжалостность — может, будь рядом © ним другая женщина, в возобладали бы в его сердце иные, более добрые чувства.

Ингер устала. Еще не выветрились в ее мозгу пары наркоза. Что вообще связывает людей? Страх. Каждый знает о другом такое, что лучше сохранить В тайне, но для этого надо не расставаться. Безжалостный вывод… Перед ней вдруг возник изящный, овеянный странной тайной, силуэт мужа. Будто воочию увидала она смуглое его тело, где мельчайшая впадина, мельчайшая тень, каждая складка были столь же знакомы ей, столь же привычны, как де ревья, тропинки и кочки в саду ее детства. «Я люблю его, — подумала она. — Я не хочу его потерять».

Она повернулась и нехотя взглянула на девушку, лежавшую на соседней кровати. Зачем только положили ее рядом с такой девицей, которая без зазрения совести разбивает чужие семьи, для которой беспомощный визг новорожденных — всего лишь неприятное воспоминание о пропахших мочой пеленках, развешанных на веревках в тесных комнатушках, где взрослой дочери негде развернуть свою потайную личную жизнь?

На тумбочке рядом с кроватью той девушки — букет нежных желтых роз. На тумбочке Ингер нет ничего — только стакан воды и поднос с какао. Когда родилась Сусанна, Торбен явился в родильный дом с букетом ров темно–багрового цвета. Он был так взволнован, что почти не мог говорить. Он даже не смел взять своего ребенка на руки. Но когда родился Эрик, тут уж Торбен подолгу качал его на руках и, прижимаясь губама к его пульсирующему родничку, все бормотал: «Сыночек мой, сыночек мой… Гляди, Ингер, правда, сн похож на меня?» Рожала Ингер легко. А сейчас она снова отвернулась лицом к стене, чтобы только не разговаривать с той девицей.

Вошла сиделка, убрала подносы.

— Ну как, понравился дамам ужин? — спросила она.

— О да, спасибо, благодарю вас. Большое спасибо, — сказала Ингер. И еще; — Простите, что я повервулась ко всем спиной, просто я очень устала.

А сама подумала: «Да, я так устала и так несчастна. Ни цветов у меня иет, ни ребенка, ни мужа, лишь какое–то плотское недоумение у меня внутри, потерянпость сердца, нервов и крови, видно, тело мое не хочет так вот просто — по чьей–то прихоти — снова вернуться в привычный ритм». Вот, значит, как это выглядит, — такого она еще ни разу не переживала.

День угасал, серый, пыльный свет наполнил комнату. «Ох, а как же печка? — вспомнилось Ингер. Как же огонь?.. Дети наверняка про него забудут». Но тут она уснула, со вкусом пепла во рту, стиснув руками кончик подушки.

Девушка с соседней кровати принялась вышивать крестом скатерть из светлого полотна. На руке у нее было гладкое обручальное кольцо, слишком большое для ее тонких пальцев: оно все время соскальзывало вниз. Наконец она сняла его, с удовлетворением оглядела и аккуратно положила рядом срозами.

Вошла сиделка, она зажгла свет и затянула шторы. Взглянула на светлые, влажные от пота волосы Ингер.

— Фру Якобсен! — Сиделка осторожно тронула ее плечо. Ваш муж пришел навестить вас.

— Проснитесь! — весело крикнула девушка–соседка.

— Проснитесь… проснитесь… — пробормотала Ингер, с трудом вырываясь из теплой пучины сна, ведь сейчас утро, детям пора в школу, а фру Хансен, само собой, опаздывает, как всегда. А у детей такой крепкий сон, в ресницы у них склеиваются за ночь. А на подушие у Эрика всегда остается маленькое влажное пятнышко — он чуть–чуть потеет во сне.

Но тут Ингер открыла глаза и растерянно протерла их.

— Ох, простите, — сказала она, — кажется, я уснула. Сиделка улыбнулась.

— Право, совершенно незачем вам извиняться. К вам пришел муж.

— Мой муж? Как это?.. — начала она. Хотела сказать: как это он узнал, что я здесь, но, должно быть, он позвонил домой, и дети все ему рассказали. Что ж, по крайней мере, хоть домой позвонил.

До последней минуты Ингер надеялась, что он вместе с ней поедет к врачу. «Но он по обыкновению струсил, — подумала она, — он совсем не понимает, что должна чувствовать я».