Двое любят друг друга

Она приподнялась на кровати, стараясь походить на женщину, радующуюся приходу мужа. Свое тело она ощущала сейчас как нечто чужеродное. Тело ее больше не подчинялось ей, и вдобавок ее раздражало, что девушка с соседней кровати отложила в сторону рукоделие и, опершись на локоть, во всю длину улеглась на бок, приготовившись, по всей видимости, слушать весь разговор супругов.

Ингер пригладила волосы, обеими руками откидывая их назад, и от души пожалела, что поспешила подстричься.

— А что, у вас нет гребешка? — спросила девушка. Пожалуйста, возьмите мой.

Ингер покачала головой, не отвечая соседке. Что вообще можно сказать человеку, готовому одолжить — тебе свой гребешок, а не то и зубную щетку?

Ей показалось, что прошла вечность. Застыв на месте, она уставилась на белую дверь, а в душе, как всегда, высоким пламенем вспыхнули обида и гнев, Шаги приблизились к двери, и сердце ев отчаянно застучало. Во всем доме, должно быть, отдавался его громкий стук.

И вот он вошел, и одного взгляда на его лицо было довольно, чтобы понять: он пришел к ней прямо от той, другой женщины. Стыда у него нет. В то самое время, когда она лежала на узкой кушетке в приемной врачаживодера, и дрожала от страха, и до последней мияуты ждала, что он чудом примчится туда и спасет ее, спасет их ребенка, в это самое время он сидел в кафе со своей любовницей, спокойно и ласково с ней беседовал и, уж верно, поведал ей обо всем.

По мертвенному блеску его глаз она видела, что ов в подпитии и что дурная совесть ослизлой змеей обвала его с головы до ног. Она забыла все, что хотела ему сказать, вабыла о своей мучительной нежности к нему и сочувствии. И когда он подошел к ее кровати, она откинулась назад и закрыла глаза.

— Тебе больно? — испуганно спросил он. — Ингер, скажи, что случилось?

Он присел на краешек ев кровати и неловко попытался взять ее руку. Она спрятала руки под одеяло и смерила его испытующим взглядом.

— Случалось всего лишь то, чего ты добивался, — сказала она. — Все в порядке. — Он покосился на девушку с соседней койки, которая прислушивалась к их разговору, и нервно заморгал крупными тяжелыми веками. И ничего ве сказал в ответ на ее укор.

— Да, во я же не думал… — Он прокашлялся, чтобы говорить более внятно. Я не думал, что ты нопадешь в больницу. Повимаешь, я позвонил врачу, ов сказал, что ты недавно ушла. И что все сделается само собой. Я страх как испугался, когда Сусанна еказала мне, что тебя увезли в больницу.

Ингер снова приподнялась на кровати, слегка отвернувшись от мужа. Его дыхание было ей неприятно.

— Наверно, так надо, — сухо ответила она. — Врачи предполагают, что всем известно, как это бывает. В любом случае сейчас все уже позади. Надо думать, ты рад?

Она прекрасно знала, что он нисколько не рад. Но онв не могла сдержать горечи. Даже лучше, если он рад. Значит, она сделала это для него. Но он никогда не знал, чего хочет — бледные призраки сомнений одолевали его всю жизнь.

— Не знаю, прошептал он. Нак жаль, что мы не одни.

— Мы никогда не бываем одни, отвечала Ингер и увядала, что на висках у него выступил пот. — А когда мы бываем одни, — уже сердито продолжала она, ты все равно только потеешь, потеешь… Стоит тебе взглямуть на меня, и тебя сразу прошибает пот. Наверно, я вужна тебе лишь для того, чтобы ты мог как следует юропотеть. ,

Он вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Тут вет моей вины, — сказал ом.

Смутная жалость к нему охватила ве, но сильнее была жажда мести.

— Наверно, у меня это от переутомления… а вот ты не могла бы… Прошу тебя, оставь враждебность. Я же хочу с тобой помириться, но ты хоть чуточку мне помоги.

«Наконец–то и он страдает», подумала Ингер, и к простейшему гневу прибавилась мрачная радость. Он испугался, он отступил. Он уже не хочет развода. А Ингер никогда не расскажет ему, как сама она страшится разрыва. Радость ее расплылась — будто мокрое пятно на скатерти. Но сейчас ей нужно собрать все силы, чтобы скрыть свое ликование от него.

Торбен вплотную придвинулся к ней, и она увидела резкие складки на его лице и расширенные поры у носа.

— Понимаешь, я все утро бродил по улицам, — зашептал он. — Я… так много всего передумал… вспомнил все, что у нас было с тобой, нашу молодость.. Ту маленькую пичужку в кафе. Как хороша ты была в тот день, Ингер.

Он смолк и понурил голову, словно волнение захлестнуло его. Может быть, он и правда взволнован?

— Маленькую пичужку, — беззвучно повторила она. Снова властно и громко застучало сердце. Да, помню пичужку с желтыми перышками на грудке…

— С красными, с красными…добродушно поправил он, это же была малиновка, Ингер.

— Да, — сказала она с глубоким вздохом. И подобно тому, как по улице проезжает уборочная машина и улица после этого уже стоит чистая, свободная от мусора, так и слова Торбена, прокатившись но сознанию Ингер, унесли с собой весь ее закоснелый гнев и лишь долгий, протяжный отавук его медленно стихал в ее сердце.