Двое любят друг друга

— Может, вместе придумаем — какое–нибудь приемлемое оправдание? — Торбен подавил зевоту: хоть бы она этого не заметила. Бросишь камень в воду, от него пойдут круги, и самый крайний, самый зыбкий, еле виден: то же и заботы Евы для Торбена что этот зыбкий кружок. Тот камень — убийство нерожденного ребенка. Но что поделаешь, все в мире взаимосвязано. Может, сейчас, в эту минуту, на улице Эстербро, а не то на улице Амагер, неизвестный человек совершит неизвестный поступок, который отзовется на буднях Торбена — пусть сам он никогда даже не узнает причины. Это заставит Торбена сделать то, чего в ином случае он не стал бы делать, а его поступки в свой черед отзовутся на судьбах других людей, вторгаясь в их жизнь, навязывая им тот или иной выбор, существенный или не етоль важный, — и так весь век напролет.

— Например?

Откинув со лба прядь длинных темных волос, Ева внезапно смерила его настороженным взглядом. — — Вообще–то ты могла вернуться на службу, — неуверенно протянул он, и двух часов не было, когда мы расстались… Так оно лучше было бы, — добавил он, видя, что она молчит.

Она откинулась на спину и устало свесила руку с тахты. Купальный халат чуть–чуть распахнулся, и Торбен увидел нежную округлость ее груди.

— Торбен, — печально проговорила она, подняв глаза к потолку, — кажется, тебе только одно нужно от меня. А в остальном — ты нисколько мной не интересуешься. Словно ты не взаправду в меня влюблен, хотя, может, и влюблен, но…

Ева растерянно взглянула на него. Ёе голова покоилась на темной, с рыжеватым отливом, подушке волос, и мощно веяло от нее травой, весной… и неожиданной остраненностью.

— ..но столько всего у тебя в жизни в стороне от меня. Заботы, неизвестные мне, и неизвестные люди, а я так тоскую по тебе, когда тебя нет со мной. Знаю, ты женат и все такое прочее, но я‑то из–за этого так одинока. А вначале ведь по–другому все было. И вообще — это же ты придумал, чтобы я не возвращалась в контору, а теперь я потеряю работу, которую раздобыл мне отец, и, конечно, он скажет, чтобы я съехала с этой квартиры и вернулась домой. Значит, нам больше негде будет встречаться.

Она повернулась на бок и разрыдалась, спрятав лицо в скрещенных руках. «Совсем дитя», — с грустью подумал он. Он не знал, что ей ответить. Наверно, она права. Казалось, он следит за ней откуда–то издалека, и его поразило своей странностью открытие, что ее боль не волнует его по–настоящему. Ева лежала на перине, как–то неестественно вывернув ногу, словно вывихнутую. Хоть бы она наконец выпрямила ее… Ева выбралась из густой гривы волос и напряженно взглянула на Торбена, словно ожидая немедленного спасительного ответа. Он торопливо потупил взгляд.

— «Даже небо не подарит нам встречи», — пробормотал он.

Ева рукавом вытерла слезы.

— Что это значит? — устало спросила она.

— Просто строка из стихотворения, — пояснил он. Я пишу рецензию на стихи этого сборника. Кстати, отличные стихи.

Он подошел к дивану и присел рядом с Евой. Стиснул ладонями ее лицо и долго смотрел на нее задумчивым, скорбным взглядом.

— Да, сказал он наконец, — тяжелый выдался у тебя день, и все понапрасну. Когда я пришел к жене, операция была уже позади. Все в порядке.

Он поцеловал ее синеватые веки, теплые припухшие губы. Внезапно его вновь захлестнул могучий прилив желания, и он страстно привлек к себе ее хрупкое, безвольно поникшее тело. «Она должна быть моей», — подумал он.

— Ева, — зашептал он ей в ухо, — поверь, я люблю тебя. И я тоскую, когда тебя нет со мной. Десять лет жизни отдал бы я за право всегда быть с тобой, но мы же должны смириться с тем, что это нельзя, так ведь?

У него закружилась голова. Стол, стул, диван расплылись в очертаниях, словно растворились во мраке.

Стены, сотрясаясь, наползали одна на другую. Желание острой стрелой пронзило тело Торбена, задрожали колени. Он схватил перину и лег к Еве.

— Ева, — хрипло зашептал он, за любовь надо платить. Все расплачиваются за любовь. Я тоже принес жертву ради нашей любви, принес в жертву ребенка…

В ужасе он вдруг смолк и мигом, словно обжегшись, выпустил ее из объятий. Его буйное желание гасло в мелких мучительных судорогах, как у юнца в переходной поре, внезапно проснувшегося ночью на своей узкой койке. Такого никогда еще не случалось с ним. Ни с Ингер, ни с какой другой женщиной. И первая его паническая мысль была — спрятаться от Евы, скрыть от нее это мелкое постыдное происшествие.

‚ Сидя на краю кровати, он уставился в пространство пустыми глазами. Ева протянула к нему руки, но затем медленно опустила их, смиряя разочарование, как верная супруга, привыкшая к загадочным капризам мужа. Глаза ее блестели, будто у куклы.

— Какого ребенка? — спросила она.

Странно низким голосом вдруг заговорила она.

— А того, что ты так хотела от меня родить, — холодно отвечал он: главное теперь — отвлечь ее мысли любой ценой.