Двое любят друг друга

Язык его, казалось, распух и вдвое увеличился в объеме. Он снял шляпу. Мало–помалу сердце успокоилось. Сильное у него сердце. Как ни в чем не бывало оправилось оно от раабитой мечты, мечты о несбыточном счастье. «Я бы нипочем не порвал с ней, — думал он, нипочем не бросил бы ее. Все как–то случилось само собой. Есть ведь такое, над чем ты не властен». Да, зачем только она его встретила… Он останется в ее памяти этакой мрачной фигурой, олицетворением скорбного опыта: «Нет уж, спасибо, слышать не хочу иро женатых мужчин!» — и это уже навсегда. Долой, мол, всех этих пожилых, подозрительных женатиков и папаш, с их пошлой, тщеславной мечтой о юных девочках, будто бы рвущихся родить им ребенка!

— Еще виски дайте! — попросил он, и его неизъяснимое горе словно кануло куда–то на миг. — Дети есть у вас? — спросил он бармена.

— Да. Трое. Три сына. А что?

— Ничего, я просто так спросил. Вам бы еше девочку заиметь. Девочки — просто прелесть.

— Торбен успокаивающе подмигнул бармену, всем туловищем перегнувшемуся через прилавок.

— Да, — доверительно начал тот, вы правы, только жена боится. Не выдержит, говорит, если у`нас снова родится мальчик. Будто это такая уж беда.

Торбен не ответил. Он расплатился за виски и, надевая шляпу, увидел в зеркале свое отражение за рядом бутылок, окруженных каким–то свинцовым мерцанием. Что–то изменилось нынче в его облике. — —_

— …Будьте здоровы, сказал он и, выйдя на улицу, сразу скрылся из глаз бармена. . «Ну что, довольна ты теперь?» — мысленно спросил он Ингер, которая вновь, привычно, как подобает жене, внедрилась в его жизненную колею — так тело человека заполняет пустой костюм. Она удобно расноложилась в ней, как наседка в своем курятнике, невыносимо чуткая, всепонимающая, всепрощающая. И в сердце его оборвалась струна, угасла ‘мечта, надежда и боль. Жизнь его оскудеет, но жить станет проще. Что ж, вероятно (он вошел в редакционное здание и поднялся в свой кабинет, залитый зеленым мертвенным светом), в этой жизни его еще раз–другой потянет к другому миру, миру юности, страсти, но ему там не удержаться, — нет у него в том мире прописки. : От Вы - ‘Торбен взглянул на часы. Стрелка стоит на цифре «три». Поздняя ночь — и поздние волнения. Он лег на диван, прислушиваясь к грохоту печатного станк: торый бодро стучал, как неукротимое человеческое с коце. Глаза его закрылись, натужно сведенные серд. мало–помалу обмякли. мышь Девичье лицо, бледное, как летнее яблоко, не спешащее оторваться от ветки, неожиданно вплыло в его сознание и заняло там свое место, но сон умелой рукой оборвал нить его мыслей. у

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Прошел месяц. Настало лето, хоть Ева этого и не заметила. Солнце жгло, царапало кожу, и Ева всюду, где только можно, искала тень. И все так же ходила в коричневом платье, на котором Торбен в былые дни всегда застегивал верхнюю пуговицу.

— Забудь его, — сказала Эллен, это же противоестественно, что ты никак его не забудешь.

— А Ева и рада бы его забыть, но память, ее злейший враг, восстала против нее, всегда готовая ее предать, где и когда угодно, хоть Ева со временем и перестала бродить, как бесприютный призрак, по всем тем местам, где некогда. они бывали вместе. Каждое его слово, каждый жест, любая беглая тень, скользнувшая по его лицу, все это жило в ней, как тайный недуг, невидимый для других, не ведомый никому. Каждое новое утро было для нее смертной бездной, в которую она падала, беззащитная, словно с другой планеты. И не смолкала никак резкая боль в желудке, и Ева ничего не могла есть.

— Хоть бы кусочек булочки скушали, — ласково предлагала хозяйка. Подкрепитесь, милая, чашечкой кофе.

Ева глядела на нее с завистью: прямые, блеклые волосы, темные морщины на лице… Хозяйка надежно защищена годами и некрасивостью от самого страшного из всех недугов. Ева хорошо помнила тот вечер, когда хозяйка сказала ей:

— Разве не чудесно быть молодой?

Ева сжала ноздри, вытянула губы трубочкой.

— Нет аппетита, — сказала она. — Наверное, у меня просто малокровие или что–то в этом роде.

Послушавшись совета подруги, она не вернулась в родительский дом…

— Живи, как привыкла жить, говорила ей Эляен. Живи так, словно ничего не случилось. А если вернешься домой, мамаша твоя сразу поймет, — что–то не заладилось у тебя, и начнет тебя расспрашивать. Может, ты все ей и выложишь. И тогда родители станут обращаться с тобой как с больной. Так никогда конца этому не будет.

Должно быть, Эллен права. Она переговорила с заведующим конторой, и Еву не уволили. Теперь она работает еще лучше прежнего. Всегда приходит на службу до начала рабочего дня и болтает с уборщицей, которая, ззкончив уборку, меняет черный халат на нарядный светлый летний плащ.

— Мне подарил его зять, с гордостью сообщила жеящина.