Двое любят друг друга

— Было. Но тогда я бы еще не снес правды. Что ты просто влюбилась в другого. Не это объяснение мы ищем.

Она тряхнула головой так, что круглые щеки спрятались под струей волос, на глазах ее выступили

— Торбен не влюбился в другую, — тихо сказала она, что–то такое случилось в его семье. Узнать бы, в чем дело, — тогда мне легче было бы пережить разрыв.

Торкиль смущенно взглянул на свои рукя.

— Может, жена потребовала развода, робко предположил он, может, она поставила его перед выбором: она или ты.

Ева растерянно покачала головой.

— Жена его захворала, сказала она.

В голосе Торкиля послышалась злость.

— Да он же просто струсил, сказал он, вот тебе и все объяснение. Когда женатый мужчина ввязывается в роман с юной девушкой, его скоро одолевает смятение. Он боялся, как бы знакомые не увидели его в ее обществе. Боится, что девушка хочет его на еебе женить. И потому все время раздумывает, как бы ёму половчее от нее отделаться. —

— Замолчи, — сердито сказала она, подумаешь, знаток женатых мужчин! Ты просто ревнуешь!

Торкиль в ярости вскинул голову. Странная тишина вдруг воцарилась в кафе. «Какая у него молодая шея», — подумала Ева. Стоило Торбену наклонить голову, и под подбородком выступал мягкий мешочек. А у Торкиля шея была тонкая и упругая, и Ева обрадовалась этому неожиданной отрешенной радостью, как радуешься, любуясь красивым рисунком или цветком. Она примирительно улыбнулась ему.

— Да, — буркнул он с обидой, — само собой, я ревную.

Она не ответила. За окном моросил дождь, капли ползли но оконным стеклам и стонали, будто живое существо, которое молит, чтобы его впустили в дом. На клетчатых скатертях стояли лампы, и теперь их зажгли. Официантка, в компании завсегдатаев кафе, сидела у стойки и тянула пиво из кружки. А гарсон, в обычном костюме и с бородой, как у большинства из посетителей заведения, лениво смахивал пыль с нотных пюпитров. Восемь часов вечера. Скоро заиграет музыка и начнутся танцы. Шторы еще не спущены. На другой. ‘стороне улицы слабо светится аптечная ‘витрина, в пробирках поблескивают кристаллы, ртуть`в стеклянных сосудах. Сколько раз Ева проходила мимо этой аптеки, не замечая ее. Зимой и летом, во всякую погоду, в любом расположении духа.

— Люблю` Копенгаген, внезапно проговорила она, ни за что в мире не покинула бы я этот город.

Тут вдруг она заметила Эллен и Акселя, которые шли к ним, рука в руке. Как они влюблены друг в друга. Что ж, может, победит любовь. Может, Эллен все же выйдет за Акселя, отказавшись от кузена–ботаника. — Очень мил этот Аксель ее. Он мастер смешить друзей: люди смеются, сами не понимая, что же их так развесечило. И-у Евы когда–то был такой дар. Ева улыбнулась и помахала подруге.

— Только не вздумай меня жалеть, — торопливо бросил Торкиль, я согласен на дружбу — мне лишь бы видеть тебя.

— А я не думаю тебя жалеть.

«Странно, — подумала она, а ведь я не солгала Торкилю, жалости нет как нет». Как сказад в свое время Торбен, «жалость — злейший враг любви».

Казалось, невидимыи доселе дирижер взмахнул палочкой — и все завертелось вокруг Евы и в ее душе. Кругом танцевали, смеялись, наслаждались жизнью, й чарующая музыка жизни вздымалась в светлое поднебосье п разливалась в нем широкой волной, как ветер, бороздящий хлебное поле, а церковь Святого духа высилась темная, строгая, и как–то раз Ева с Торбеном стояли у ограды, ес окружавшей, и целовались, и от него пахло сигаретами марки «Сесиль». Ева сама не знала, отчего на душе у нее вдруг стало светло, и, когда друзья заказали пива, она сказала, что тоже не прочь выпить кружку. .

Аксель рассказал, что только что продал картину. И еще он рассказал, что пошел навестить свою мать, и вот, как раз в то самое время, когда он был у матери, к ней заявился сборщик взносов из Союза адептов кремации, и оказалось, что мать авансом в рассрочку платит за его, Акселя, сожжение. Что ж, он столько спирта набрался, что, право, только чиркни спичкой — и готов!

Самое оживленное веселье во всем кафе царило за их столиком, другие посетители смотрели на них с улыбкой.

— Брр, кремация, — сказала Ева, — жуть какая. Отчего мы все про страшное говорим. Как заведет

Торкиль свое — про последствия ядерных взрывов, мне уже чудится, что я гнию изнутри.

— А унас в школе в кабинете хранились заспиртованные эмбрионы, — улыбаясь, сказала Эллен, они походили на злобных старичков, изведавших за долгие жизни все пороки. Одна девочка показала мне их задолго до того, как мы стали изучать биологию. Мне всего лет восемь, а не то девять было, и я твердо решила, что нипочем не стану рожать детей, раз уж они такие страшные… «Ага, сказал Аксель и доверительно наклонился к друзьям, — знаете, я когда–то был знаком с девушкой, которая служила санитаркой в больнице. Только она была ненормальная. Представляете, отвела меня как–то в подвал, где рядами лежали трупы. И у каждого к большому пальцу ноги был прикреплен клочок бумаги с фамилией и именем покойника. Вот какой конец всех нас ждет. Так давайте хоть повеселимся, пока живы. ,