Двое в лодке

Ее рыжие волосы были распущены и свободно падали на плечи, глаза сверкали. В руках два бокала и бутылка шампанского.

Он отвернулся от монитора и заявил:

– У нас вроде похороны. Не слишком ли праздничное питье?

Она села на стол рядом с ним, закинула ногу на ногу и стала разливать по бокалам шипучку.

– Сережа хорошим человеком был, всю жизнь крутился, не лоботрясничал. Со всеми, конечно, добрым не будешь. Как руководитель, говорят, строгий. Но не жадный. – Она поставила наполненные фужеры на стол и принялась в задумчивости загибать пальцы. – Он любил свою жену, сына, а когда-то давным-давно – и меня. – Серафима взглянула на него.

Он, не вставая, резко схватил свой фужер, залпом осушил его и спросил:

– Скучала по нему хоть когда-нибудь?

– Зачем? У меня есть ты. – Серафима отодвинула полы рубашки в стороны и провокационно выпятила грудь.

Что делать, когда вы одни в маленькой комнате, пьяны и одиноки? Вокруг ночь, из форточки тянет пряной весенней свежестью, внутри бродят соки нового сезона, а напротив такой удобный, теплый и знакомый партнер.

Очередной порыв страсти компьютер едва пережил.

Серафима продремала в кресле доктора до самого утра. Она проснулась в половине девятого, не стала будить Иртышного, свернувшегося калачиком, и поспешила удалиться в свой кабинет за стенкой, где можно было кое-как привести себя в порядок.

Дочь увидела маменьку почти нагишом, с голым задом и с мешками под глазами. Девчонка сидела за ее рабочим столом.

– Ой! Ты чего здесь?! – Серафима вздрогнула и запахнула блузку. – Выйди отсюда, дай одеться!

Лиза кое-как поднялась с кресла и, ничего не говоря, с трудом пряча улыбку, похромала в приемную.

Мать привела себя в порядок, позвала кровиночку обратно и спросила:

– Ты чего шатаешься? Откуда у тебя ключи от кабинета?

– Ты не закрыла, – ответила девчонка, пока еще худая, не совсем развитая там, где надо.

Она крутилась в кресле, едва не задевая не сгибающейся ногой стол и тумбочку.

Лиза не слишком походила на мать. Формы бровей и губ выдавали родство. А вот глаза отличались. У Лизы они были карие, а не серо-зеленые, как у Серафимы. Волосы дочери были пепельными, почти как у Иртышного, а не рыжими. Лоб не особо высокий, зато скулы определенно не столь широкие, что делало ее личико довольно милым.

Нечего и гадать, мать никогда не была такой красивой, как ее собственная девочка. Обе чувствовали это.

Но вот нога!.. Ужасное, нелепое несчастье во время школьного кросса по лесу. Ее кто-то нечаянно толкнул. Лиза слетела с натоптанной тропы, угодила ногой между двумя стволами поваленных деревьев. Перелом оказался очень сложным. Врачи не смогли восстановить подвижность коленного сустава.

Вот и все. До и после – это две разные жизни. С годами ее сверстницы становились краше, начинали встречаться с парнями, загорали и развлекались на речке, ходили на танцы, кто побогаче, отправлялись на отдых за границу. А Лиза сидела дома, но и там не находила себе места, знала, что калека никому не нужна.

Она не сдавалась, стала лучше учиться, больше читать. Спустя два года после несчастья Лиза знала о своем колене все. Как называются косточки, связки, мышцы и сухожилия.

Она ставила сама себе диагноз по рентгеновским снимкам, разглядывая их на свет:

– Сожалею, но вернуть подвижность вашему суставу нельзя.

Пока мать моталась по любовникам, маленькая худенькая Лиза брала пиво из холодильника и ревела ночами над страницами «Анжелики» Анн и Сержа Голон. «Унесенные ветром» Митчелл и «Сага о Форсайтах» Голсуорси стали ее любимыми книгами. Она обожала Цветаеву, «Темные аллеи» Бунина, Есенина, Льва Толстого, «Вишневый сад» и «Чайку» Чехова, «Мастера и Маргариту» Булгакова. Бесподобный роман Шарлотты Бронте «Джейн Эйр» заставлял ее засыпать с крепко сжатыми кулачками и надеждой на то, что она сможет, перетерпит. Рано или поздно ее жизнь изменится. Лиза преодолеет все трудности, станет другой, и мать будет гордиться ею.

А пока она иногда заходит к Петру. С мозгами у него не очень, зато там, где надо, полный порядок. Главное, не залететь, мать убьет. Но она пока не знает об этом.

А еще к недоумку ходит Нинка. Как же Лиза ее ненавидит! Эта ненасытная тварь с оттопыренным багажником и здоровенными буферами уже давно могла бы найти себе нормального мужика. Зачем ей дурак? Так, ради забавы? Ладно Лиза хромоножка, но у Нинки же все нормально. Почему она делает это всякий раз в ночное дежурство?

Лиза знает, она специально оставалась в больнице и видела. В первый раз случайно, среди дня. Потом спросила, и медсестра призналась ей. Она не смогла объяснить, что можно делать в камере у олигофрена целых полчаса.

Промучившись месяц, Лиза решила попробовать. Предварительно ей пришлось напиться. Она и без истории болезни знала, что Петр может впасть в истерическое неконтролируемое состояние, что крайне опасно для людей, контактирующих с ним. Но если его не раздражать и говорить ровно, то он вполне ничего. Нормальный.