Двойная тайна от мужа сестры

— Ты же мужик, — фыркает Олег, подмигивая при этом Давиду как старому знакомому, — нам спиногрызов заделать раз плюнуть. Поищи по бывшим, может, завалялись где. Чернявенькие такие детишки. Мы ж не женщины, чтобы девять месяцев с пузом ходить.

И смеется лошадиным смехом, словно то, что он сказал, весело.

— Ты идиот? Или притворяешься? — холодно осаждает его Горский, не церемонясь и не потакая его дурацким шуткам. — Нужен наследник двух семей, а не только моей. И нет, я, в отличие от некоторых, внимательно слежу за своими связями.

Облизываю губы и кидаю несчастный взгляд на Олега, сижу вся красная, на нервах, не понимая, как он мог так меня подставить. Да, сказал очевидную глупость, но зерно сомнения в души всем посеял.

Теперь у них зародятся подозрения, начнут приглядываться к детям, сравнивать их с родителями. Или я себя накручиваю и они просто еще раз убедятся в недалекости моего мужа? Господи, какой стыд!

— Олег, ну право слово! Я-то думала, что ты действительно что-то стоящее предложишь, — упрекает моего мужа мама, переводя умоляющий взгляд на Давида. — То есть выход только один? — хватается тут же за сердце, будто ей лишь от одной мысли об этом плохо. — Решено, дети мои! — подается вдруг вперед, глядя на Давида и Милану. — Вам нужно слетать на острова. Говорят, теплый климат отлично влияет на деторождение. Глядишь, Миланка беременная вернется.

Никто этого не замечает, но я вижу, как мимолетно, всего на секунду кривится Давид.

— Да господи, мама, хватит! — Милана комкает салфетку и бросает ее на стол. — Прекрати! Просто прекрати! — Она демонстративно уходит, шатаясь и взмахивая руками, продолжая ругаться с кем-то невидимым. Сестра выглядит безумной, и это действительно пугает.

— Иди-иди! — летит ей вдогонку визгливый голос мамы. — Проспись! А лучше скатайся для разнообразия в больницу к отцу, пусть тебя прокапают, так хоть протрезвеешь и начнешь думать о потомстве! Господи, я сойду с ума в этом доме! — возмущается она, опрокидывая в себя стакан холодной воды.

В этот момент мимо проносятся Том и Гектор, вереща, как племя индейцев, а за ними потешно бегает Глафира, раскинув руки.

— Простите, не уследила за ними, — извиняется впопыхах. И я ее прекрасно понимаю: дети от вынужденного безделья совершенно сорвались с цепи. С ними нужно заниматься, чтобы расходовалась неуемная энергия, но кому это делать, если все заняты этим чертовым наследством?!

Вдруг раздается громкий звук. Звонок в дверь. Мать подрывается, в панике начинает оглядывать всё наше семейство.

— О боже, я совсем забыла, — кладет ладонь на грудь, смотрит на часы. — Это Ролдугин, я его пригласила сегодня. У меня появилась идея устроить аукцион и распродать дедов антиквариат до того момента, как нас объявят банкротами. Ева, ты же понимаешь, что потом у него не будет никакой ценности? Как хорошо, что я заранее позаботилась, еще когда старик заболел, и перевезла часть предметов искусств сюда. Я же не думала, что дом достанется тебе, Ева! Надеюсь, ты не захочешь перетаскивать обратно эти вещи?

— Мне всё равно, — качаю головой, пытаясь понять, с чем связан мамин переполох.

На ней просто лица нет. Ну, пришел оценщик, в чем же проблема? Мамина рьяная деятельность по поводу аукциона вызывает недоумение, но спорить я не решаюсь, чтобы меня не объявили меркантильной бедной родственницей, которая вцепилась в дедовы вещи.

Мама глубоко дышит, стараясь успокоить дыхание, а затем смотрит четко на меня.

— Спрячь детей!

— Что? — не понимаю, что она имеет в виду.

И как она себе это представляет? Она не замечает от меня отклика и обращается уже к балующимся близнецам, которые прыгают на старинном кресле, пытаясь на нем поместиться вдвоем.

— Так, Том и Гектор, верно? Как вас там… — слегка морщится, даже имена запомнить не может, кажется. — Никакая я вам не бабушка, поняли?

— Мама! — подбегаю к детям и пытаюсь прикрыть им уши, но рук катастрофически не хватает, а от Олега помощи ждать и не стоит.

— Что «мама»? — фыркает. — Зовите меня Стефания, ясно?

Затем выпрямляется, когда на пороге появляется представительный мужчина.

— Григорий Александрович, так рада вас видеть. Как раз к завтраку подоспели. Присаживайтесь, Глафира принесет вам приборы. Вы же не откажетесь от чашечки кофе?

И эта поразительная мамина метаморфоза окончательно выводит меня из себя. Вот оно, истинное лицемерие Стоцких — на людях милые, обворожительные люди, дома же — тираны и деспоты, показывающие свое истинное лицо. Скрежещу зубами, прикрываю глаза, делаю глубокие вдохи-выдохи. Стискиваю кулаки… Не помогает.

— Доброе утро! — раздается приятный баритон гостя. — Надеюсь, не помешал?

— Нет, что вы, мы все так рады вас… — лопочет было мама, но договорить я ей не даю.

Резко встаю, практически опрокидывая стул назад. Нервы сдают окончательно. Терпение, до этого висевшее на волоске, лопнуло. Как она смеет так отвратительно вести себя при моих детях, ее родных внуках, и в то же время лебезить перед каким-то незнакомцем?!

— Мы уезжаем! — говорю резко, сама поражаясь грубости собственного тона.