Двойная звезда

Я помню, что ни минуты не спал во время полета с тех пор, как пообещал Пенни, что появлюсь на аудиенции, если сам Бонфорт к моменту нашего прибытия не сможет быть там. Я, естественно, собирался спать — какой смысл выходить на сцену с опухшими от бессонницы глазами — но потом так заинтересовался тем, что мне предстояло изучить, а в столе у Бонфорта хранилось столько стимулирующих средств, что спать уже не стал. Удивительно, сколько можно сделать, если работать по двадцать четыре часа в сутки, когда никто не мешает, а наоборот, все стараются помочь, чем только можно.

Но незадолго до прилета на Новую Батавию ко мне в каюту явился доктор Кэпек и заявил:

— Закатайте-ка левый рукав.

— Зачем? — спросил я.

— А затем, что мы не хотим, чтобы вы, представ перед императором, шлепнулись в обморок от переутомления. После укола вы будете спать до самого приземления. А потом я вам дам стимулятор.

— Что? То есть я так понимаю, вы уверены, что он не придет в себя до аудиенции?

Кэпек ничего мне не ответил, сделал укол. Я попытался дослушать речь, которую поставил незадолго до того, но заснул; должно быть, в считанные секунды. Следующее, что я услышал, был голос Дэка, который с уважением повторил:

— Проснитесь, сэр. Пожалуйста, проснитесь. Мы совершили посадку в Липперши.

Глава 8

Поскольку наша Луна не обладает атмосферой, в принципе, межпланетный корабль способен совершать на ней посадки. Но «Том Пейн», будучи межпланетным кораблем, обречен всегда оставаться в космосе и обслуживаться на орбитальных станциях; сажать его на поверхность спутника можно только в колыбели. Я спал, когда это произошло, потому что слышал, будто поймать яйцо тарелкой гораздо легче. И Дэк был одним из дюжины пилотов, которые только и могли совершить такую посадку.

Мне даже не удалось взглянуть на «Томми» в его колыбели; все, что я смог увидеть, — это внутренние стенки пассажирского туннеля-рукава, который сразу же подсоединился к шлюзу нашего корабля, а позже — пассажирскую капсулу, стремительно умчавшую нас в Новую Батавию. Эти капсулы развивали такую скорость, что при небольшой лунной гравитации где-то в середине пути появлялась невесомость.

Сначала мы направились в покои, отведенные главе лояльной оппозиции — официальную резиденцию Бонфорта до тех пор, пока он не станет после грядущих выборов Верховным Министром. Их роскошь так поразила меня, что я даже вообразить не мог, какой же должна быть резиденция Верховного Министра. Мне кажется, как это ни удивительно, что Новая Батавия — самый пышный столичный город, когда-либо известный в истории; просто стыд и срам, что его почти невозможно заметить снаружи. Правда, это сравнительно небольшой недостаток, если вспомнить, что столица — единственный город во всей Солнечной системе, способный выдержать прямое попадание фузионной бомбы. Возможно, следовало сказать «эффективно противостоять», потому как, конечно, кое-что пострадало бы — в основном, немногочисленные надстройки, находящиеся на поверхности. В покоях Бонфорта имелась одна верхняя комната, расположенная на склоне горы, и с ее балкона, прикрытого полусферическим прозрачным защитным колпаком, были отлично видны звезды и сама матушка-Земля; но чтобы попасть в спальню и кабинеты, нужно было на специальном лифте спуститься вниз сквозь тысячефутовую толщу скал.

Не хватало времени подробно осмотреть покои; меня сразу же стали одевать для аудиенции. У Бонфорта не было лакея даже на Земле, но Родж настоял на «помощи» (хотя только мешал), чтобы навести окончательный лоск. Одежда представляла собой древнее придворное платье для официальных приемов: бесформенные брюки с трубообразными штанами, глупый, если не сказать резче, камзол с раздвоенными фалдами на спине, напоминающий молоток-гвоздодер, причем и брюки, и камзол отвратительного черного цвета; сорочка, состоявшая из твердого накрахмаленного нагрудника, воротничка с крылышками и галстука-бабочки белого цвета. Сорочка Бонфорта хранилась целиком, в собранном виде, потому что (так я думаю) он не пользовался при одевании ничьей помощью. А вообще-то по правилам следовало надевать каждый элемент по очереди, и галстук следовало завязывать так, чтобы видно было, что он завязан от руки — но трудно ожидать, чтобы один и тот же человек хорошо разбирался в политике и в старинной одежде.

Хотя одеяние было весьма уродливым, оно создавало прекрасный фон для ленты орденов Вильгельмины, разноцветной диагональю пересекавшей мою грудь. Я посмотрел в высокое зеркало и остался доволен: яркая полоса на фоне мертвенно-черного и белого цветов выглядела очень впечатляюще. Этот мрачный наряд придавал человеку достоинство, что-то вроде неприступного величия метрдотеля. Я пришел к выводу, что своим внешним видом вполне могу рассчитывать доставить удовольствие монарху.