Двойной без сахара

— Ты действительно нелогична. Что произошло за этот час? Мы расстались до утра, а не насовсем. Чего молчишь? Придумываешь очередную глупость? Не знаю, какой дурак решил, что козы глупые. Они во многом умнее человека. Тебя сейчас, например.

Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Только мурашки еще могли двигаться по голому телу.

— Ты ведешь себя, как школьница, которая отказывается спать с одноклассником только потому, что родители могут узнать. Так вот, мисс Брукнэлл ничего не узнает. Так что можешь не бояться, что она расскажет про нас с тобой Эрику. Я прав? Этого ты боишься?

Бедный Шон, ты не хочешь знать правду. Не хочешь, и я не скажу, что спала с тобой по наказу мисс Брукнэлл, а ей скажу… Скажу, что мне не понравилось. Слышишь, не понравилось… И я осеклась, даже в разговоре с собственной совестью. Совесть погрозила мне пальцем. Лиззи сказала, чтобы ты переспала с нормальным мужиком, получила с ним оргазм и тогда лишь выбрала ее. А ты во что превратила секс с нормальным мужиком? В очередной фарс! Отчего же только я? Может, не только я ненормальная женщина, но и он — ненормальный мужик. Но ты ведь до сих пор не поняла, и если сейчас ты, не краснея, врешь только мистеру Муру, то через две недели утонешь во лжи перед мисс Брукнэлл.

— Мне так нравится, как ты краснеешь, — Шон коснулся пальцем щеки и соскользнул к мочке. — Так у меня будет второй шанс?

Губы так близко, но он медлит. Желает теперь услышать четкое «да!»

— Ты очень хорошо танцуешь, — выдала я, чувствуя, что Шон сейчас сожжет пальцы на моей мочке. — А что за песню ты пел?

— Так, глупость… Застольная под виски… Глупость… Хочешь выпить для храбрости?

Я кивнула и получила свободу, чтобы ринуться к дивану, а лучше в комнату

— за чистой кофтой.

— Как же в вашей Ирландии холодно, — бросила я на ходу.

— Это чтобы больше виски пили, — хохотнул Шон. — И сексом занимались.

Хорошо, что до спальни было три прыжка. Я выдохнула и глянула на свою незастеленную кровать. Простынь приглашающе светилась в темноте. Я даже свет включать не стала. Схватила первое, что попалось под руку — все равно снимать.

Шон уже ждал меня со стаканами. На этот раз виски плескалось на самом дне.

Я приняла стакан и осушила за один глоток, не дожидаясь Шона.

— Скажи, ты вдруг полюбила виски или тебе так противно со мной по- трезвому?

Лицо до ужаса серьезно. Сейчас заплачет. Или у меня опять поехала картинка…

— Шон, хватит! Мне противно само виски. Как ты его пьешь?

— А я и не пью, — Шон вернул стакан на столешницу нетронутым.

— Ну уж нет! — Я остановила его руку, заставив вновь взять стакан. — Я не буду пить одна.

И он выпил и налил еще.

— Мы так до спальни не дойдем, — покосилась я на стакан, заполненный теперь на одну треть.

— А я туда и не стремлюсь, — усмехнулся Шон, поднимая стакан. — Я пришел без резинового Джонни. Я побрился, чтобы не поцарапать тебя, желая доброй ночи. Ты сказала, что тебе страшно засыпать одной.

— Так что, секса не будет? — я попыталась удержать стакан на его уровне.

— Ты что, серьезно? А зачем тогда мы пьем?

— Чтобы рассказывать друг другу страшные истории. Ты мне уже рассказала. Теперь мой черед.

— Ой, не надо снова про Кару! — чуть ли не завизжала я. — Ты что, тупой? Не понимаешь, что бабы не любят слушать про других баб. Как и мужики, впрочем. Или я не права?

Шон постучался в мой стакан, и я чуть его не выронила.

— Я хотел рассказать про маму…

О, черт! Приехали… Про маму… Я опустила локоть на столешницу, не в силах больше держать стакан навесу и попыталась придвинуть ногой барный стул, но ничего не получилось. Тогда, чтобы не ставить стакан, я выпила виски. И… Стакан звякнул так громко, что я ухватилась за ухо, чтобы заглушить противный звон, а потом — за руку Шона, не понимая, что он делает рядом, когда только что стоял напротив. Я даже не поняла, что он сказал. Хорошо еще сообразила ухватиться за шею и зажмуриться. Потом уже был потолок и мягкая подушка.

— Как ты это пьешь? — повторила я, не в силах остановить крутящийся потолок. — Мне плохо. Очень плохо.

— Тошнит?

— Пока нет.

— Тогда лежи и не двигайся. Когда полегчает, я переодену тебя в пижаму.

И Шон лег рядом.

— Никогда не думал, что когда-нибудь буду тут с женщиной.

— Ты обещал не говорить со мной про Кару, — проговорила я с закрытыми глазами.

— Я говорю про маму. Она так старалась создать для меня домашний уют.

— У нее получилось.

— Честно?

— Честно-честно. Она, наверное, была замечательной женщиной и хорошей женой твоему отцу.

— Да, только с сыном ей не повезло.

Я протянула руку и нащупала горячую спину. Только Шон дернулся, но я сумела удержать в пальцах футболку.

— Шон, не начинай… Про Кару…

— Я не про Кару. Я про маму! — уже со злостью ответил Шон, вскочил с кровати и ушел.

Дурак! Думает, я брошусь догонять? Ага… Я с кровати до утра не поднимусь! Вернулся. Я приоткрыла один глаз. Кто бы сомневался. Шон держал у рта стакан. Полный! Наверное, решил, что в бутылке виски не оставляют. Или скорее он никогда не оставляет.

— Шон, не надо пить…