Двойной без сахара

Мне нужно было время побыть одной, отдышаться и одеться в конце концов. Я сделала это на кухне, где осталась моя одежда. Полотенца я пока отшвырнула ногой в сторону. Стирки нынче будет много. Сейчас же важнее протереть столешницу и попытаться думать за ней только о еде.

Жаль, Шон настолько больше меня, что в плечах не влезает ни в одну кофту, а так хотелось хоть чуточку прикрыть его тело. Куда улетучилось мое слоновье спокойствие художника? А потому что художник теперь не я. Это Шон рисует мое тело, вернее играет на нем, как на вистле, и слишком быстро начал брать верные ноты — неужто у него идеальный слух на женщин?

Чай обжигал грудь похлеще виски. Я проклинала свою привязанность к тонким спортивным лифчикам. Сейчас я мечтала о поролоновых чашечках, чтобы скрыть аффекцию. А предмет моих пошлых девичьих грез преспокойно жевал бутерброд. Ему на меня плевать. Он перед собой куражится. Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал. Я сейчас была его Эверестом.

— А не пойти ли тебе одеться? — не выдержала я.

Дождю голым он тоже надоел, а вот солнце выглянуло явно для того, чтобы им полюбоваться. Вот и нечего прятаться от него в доме!

— И принеси нашу одежду. Я запущу стиральную машину.

Шон кивнул, допил чай и ушел. Фу… Я сразу кинулась в спальню, но не за покрывалом, а телефоном. Лиззи наконец написала, что у нее все хорошо и даже спросила, как я там? Я плюхнулась с телефоном на пол. Она не про то спросила, она спросила как раз про это. Иначе бы написала «How are you?», а не «Are you having fun there?» О. да. Я отлично развлекаюсь в компании Шона Мура. Спасибо, Лиззи, за заботу!

Почему-то захотелось в ответ нахамить. Отомстить разом и за Шона, и за мои нервы… Но я написала просто «Гт totally fine» и почти отослала, но в последний момент задумалась о разнице во времени. Черт, сколько сейчас в Нью-Йорке? Но проверять в телефоне не стало. Плевать! Мое сообщение в любом случае будет не ко времени. Лучше заняться стиркой. Это точно к спеху.

Шон нашел меня подле стиральной машины. Барабан показался в этот раз особо маленьким и захотелось утрамбовать белье ногой. Наконец он закрутился, и я вопрошающе взглянула на Шона: чем теперь займемся? Пока нет покрывала, а оно не скоро высохнет.

— Хочешь еще один урок на вистле?

Еще один? Первый походил больше на облапывание ученицы. Но раз ученицу уже облапали, может выйдет какой толк от второго. Не тут-то было!

— Ну я же говорил тебе, что нельзя грызть дудку!

Я убрала ее ото рта. Ты еще помнишь, что говорил мне?

— Прижимай будто палец ко рту. И отверстия закрывать надо плотнее. Ну вот, видишь, получается…

Я все вижу и у меня ничерта не получается. Я самая бездарная ученица, которую только можно вообразить. А тебе с детьми надо работать. Там важно хвалить за каждый чих, а меня не надо, пожалуйста. Час, убитый час жизни! Шон, ты ненормальный!

— Каждый день. Всего двадцать минут. И все получится.

— У меня ничего не получится!

Я почти швырнула дудку на пол, но под темным взглядом Шона опустила руку.

— Это неправильный настрой. На все неправильный. У тебя все получится. Все. Поняла?

После этих слов точно надо было отходить Шона дудкой. Нужна практика, да? Так вернемся в спальню! Что время зря терять и придумывать ненужное никому времяпрепровождение!

— Машина закончила стирать, — опередил Шон мое предложение.

Как вовремя! Шон предложил поставить сушилку в спальню Лиззи, чтобы та не мешалась в гостиной. Я согласилась. Туда я заходить точно не буду, и это спасет меня от лицезрения всего спектра одежды мистера Мура. Он ловчее меня уместил одежду на сушке — я-то только в России ей пользовалась… Когда-то давно.

— А теперь твой черед?

— Чего? — не поняла я.

— Ты обещала научить меня рисовать.

Отлично! Вот именно этим и должны заниматься те, кто не знают чем друг с другом заняться, кроме… И я разложила на столешнице листы с карандашами.

— Что ты хочешь научиться рисовать? — спросила я как можно нейтральнее.

— Твою грудь, — без минутной запинки ответил Шон.

И я чуть не швырнула в него карандашом. Вернее, швырнула, но это выглядело так, будто карандаш сам упал. Я подняла его с пола и захватила от раковины блюдце.

— Начинают обычно с яблока. Обведи круг, — я прижала блюдце к листу и надавила на руку Шона. — Осторожно. Не сломай грифель.

— Яблоко похоже на грудь. Давай все же начнем с груди, — не унимался Шон, и мне захотелось надеть ему блюдце на голову. — Ну, это правда, — улыбнулся он, глядя в мои злые глаза.

— Яблоко похоже на яблоко, — отрезала я, схватила новый лист и принялась чертить схемы светотени.

Шон делал вид, что слушает, но явно мечтал сжать, вместо карандаша, мою грудь. Яблоко в его исполнении меньше всего походило на фрукт, но и сосок он, слава богу, к нему не пририсовал. Даже первоклассник и тот рисует лучше. Шон Мур надо мной этот час хорошо поиздевался.

— Довольно! — заорала я и отобрала карандаш.

Шон, будто и вправду обидевшись, подпер подбородок кулаками.

— Не понимаю, почему ученики признаются тебе в любви. Ты злыдня. Тебя к детям вообще подпускать нельзя.