Сотрудничество было многоплановым. Весьма важное место в нем занимали личные контакты между военными. И есть данные, что в то время, в конце 20 — начале 30-х годов, немцы активно осуществляли экспорт идеологии. А именно: последователи фон Секта, совмещавшие в себе поклонников обеих любимых идей своего патрона, всячески пропагандировали идею военно-политической диктатуры и искали единомышленников в среде советских офицеров. Расчет немецких «восточников» был чрезвычайно прост: если идеи военно-политической диктатуры восторжествуют в обеих странах, если к власти в Германии придут военные русофилы, а к власти в России — советские германофилы, то союз двух держав будет непобедим, а реванш — неотразим.
Офицерский корпус Красной Армии в то время состоял из нескольких групп, находящихся между собой в сложных взаимоотношениях. На кого могли рассчитывать немцы?
Естественно, не на верных сталинистов. И не на честных служак, чьи интересы простирались от устава до приказа.
Существовала в РККА еще одна группировка, хотя и неуклонно теряла численность. Это бывшие кадровые царские офицеры и генералы. Они не имели оснований быть довольными происходящим, любить большевиков. Они, пожалуй, примкнули бы к заговору (а судя по делу «Весна» что-то там такое вполне могло быть), но идея военно-политической диктатуры была им чужда, тем более в союзе с немцами. И хотя в 1937―1938 годах большая часть представителей этой группы также подверглась репрессиям, однако, отнюдь, не все, и многие, что называется, за компанию.
Но были и другие группы, в том числе одна, которая подходила для экспорта сектовских идей почти идеально. Это компания Тухачевского, так называемые «красные милитаристы». Вот уж кто абсолютизировал армию, так это «красный маршал»! Дай ему волю, и он в мирное время превратил бы страну в единый военный лагерь.
Почти все тухачевцы были молодыми выдвиженцами гражданской войны и при солидном боевом опыте не имели ни опыта кадровой службы в царской армии, ни сколь-нибудь приличного военного образования. Зато у них были общие стратегические концепции, которые они самоотверженно отстаивали в борьбе с военной наукой, общие амбиции — весьма большие. Все они были обиженными, жестоко уязвленными необходимостью подчиняться наркому Ворошилову, которого дружно презирали. Среди них-то и стали немцы искать себе союзников.
В ходе контактов двух армий наши офицеры много общались с германскими коллегами как в официальной, так и в неофициальной обстановке, были немцами приняты и обласканы (Якир, например, даже читал лекции в академии германского генштаба). Неужели же столь обоюдоприятные контакты должны были прерваться в 1933 году только потому, что кучке каких-то жалких «штафирок» во главе с ефрейтором пришло в голову избрать антисоветскую внешнюю политику?
Контакты продолжались. Известно о них немного. Но, например, в 1936 году Уборевич ездил на маневры по приглашению генерала фон Фрича, чем довел до истерики немецкого фюрера. (Что, кстати, говорит о том, что еще в 1936 году германская армия была весьма автономна. Попробовали бы наши без ведома правительства пригласить к себе кого-либо из немцев!)
Кстати, наша версия объясняет и странное поведение Тухачевского на процессе, когда обвинитель упорно спрашивает его о шпионских связях, а он несколько недоуменно отвечает: «Если их можно назвать шпионскими»… Что странно, ибо уж в таких-то вещах маршал должен был разбираться. Потому что, если информацию передавали, то это шпионские связи, если только водку пили — не шпионские. А «не знаю» — это как понимать? Что это за странные связи были у двух армий в 1937 году? Но одно можно точно сказать: мысль о военно-политической диктатуре и «великом союзе» не могла не импонировать «красному маршалу» с его любовью к глобальным проектам.
Процесс становления нелегальной оппозиции в СССР мы уже проследили достаточно подробно — вплоть до декабря 1934 года. После убийства Кирова в ровном течении событий — зияющая дыра. Оппозиция ушла в подполье, где-то там, в глубокой тайне, собирала силы, разрабатывала планы, готовилась к решающему удару. (Любопытно, что примерно на эти же годы приходится такой же провал и в хронологии немецкого заговора.) А потом пришел 1937 год — роковой год.
Последний московский процесс 1938 года при всех своих несообразностях дает несколько ценных штрихов, которых не хватает итоговой картине.
Первое — что группа Тухачевского действительно стояла особняком. Военные были посвящены в планы оппозиционеров, но едва ли посвящали кого-то в свои планы.