Второе — то, что начиная с осени 1936 года Тухачевский торопит с выступлением. Как показывал на процессе Крестинский: «…в конце ноября 1936 года …Тухачевский имел со мной взволнованный, серьезный разговор. Он сказал: начались провалы, и нет никакого основания думать, что на тех арестах, которые произведены, дело остановится. Очевидно, пойдет дальнейший разгром троцкистов и правых. Снятие Ягоды из НКВД указывает на то, что тут не только недовольство его недостаточно активной работой в НКВД. Очевидно, здесь политическое недоверие ему, Ягоде, как Ягоде не просто бывшему народному комиссару внутренних дел, а как активному правому, участнику объединенного центра, и, может быть, до этого докопаются. А если докопаются до этого, докопаются и до военных, тогда придется ставить крест на выступлении. Он делал выводы: ждать интервенции не приходится, надо действовать самим. Начинать самим — это трудно, это опасно, но зато шансы на успех имеются. Военная организация большая, подготовленная, и ему кажется, что надо действовать».
Провалы провалами, Ягода Ягодой, однако к тому времени до военных уж давно докопались. Вот уже три месяца как была арестована группа армейских троцкистов, в том числе Примаков и Путна. Путна был в то время военным атташе в Лондоне, Примаков — заместитель командующего Ленинградского военного округа. И если первый, находясь за границей, не мог много знать, то Примаков, входивший в верхушку военной группы, знал очень много. Если бы он заговорил, скорая расправа ждала бы всех. Однако Тухачевский, притом что организация, как он говорит, «большая, подготовленная», не настаивает на немедленном выступлении, а всего лишь торопит. Очевидно, Примаков молчит, и Тухачевский знает о том, что он молчит и молчать будет. Действительно, по одним данным, Примаков держался до мая, пока не произошло нечто, что заставило его заговорить (не Сталин же, в самом деле, его так пристыдил!), а по другим, следствие вообще было на полгода заморожено. Загадка. …Может быть, дело попало к верному человеку?
Еще из показаний Крестинского: «…Уезжая в отпуск, он своим единомышленникам и помощникам по военной линии дал указание — приготовиться; затем у нас состоялось совещание на квартире у Розенгольца… На этом совещании был намечен срок выступления — вторая половина мая. Но в самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. (Он предполагал поехать на коронацию английского короля и ради этого даже откладывал переворот. —
И тут снова вопрос: почему для Тухачевского так важно было поехать в Лондон на эту самую коронацию? Так важно, что он даже отложил выступление, хотя время не терпело? Один из возможных вариантов ответа: Путна, который был сначала военным атташе в Германии, а затем в Лондоне, мог осуществлять связь между советскими и немецкими заговорщиками. После его ареста эта связь прервалась. Тухачевскому просто необходимо было поехать в Лондон, чтобы встретиться там, может быть, со связником, а скорее, с высокопоставленными представителями рейхсвера, которые тоже прибудут на коронацию, чтобы известить их о перемене планов и вместе обсудить ситуацию. Да, кстати, именно после ноября 1936 года и пошли циркулировать по Европе слухи о скорой нормализации отношений между Германией и СССР. Очевидно, где-то произошла утечка информации. Но о каком улучшении отношений с Германией Гитлера, западника и русофоба, могла идти речь? А вот если примерно в то же время подобный переворот произойдет в Германии, — тогда другое дело.
Но продолжим. Как показывает Розенгольц: «Было совещание с Тухачевским… в конце марта 1937 года… На этом совещании Тухачевский сообщил, что он твердо рассчитывает на возможность переворота, и указывал срок, полагая, что до 15 мая, в первой половине мая, ему удастся этот военный переворот осуществить.
Вышинский: В чем заключался план этого контрреволюционного выступления?
Розенгольц: Тут у Тухачевского был ряд вариантов. Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это — возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства.
Вышинский: Это был его план или был ваш общий план?
Розенгольц: Мы этот план его не обсуждали. Он просто сообщил нам его, как один из вариантов, на который он возлагает больше надежды.
Вышинский: А вы предоставляли ему уже действовать?
Розенгольц: Ну, понятно. Мы не могли входить в эти вопросы».
И опять косвенное свидетельство того, что к этому моменту военные уже не только были сами по себе, но вообще не считались со штатскими (как не считались с ними и в Германии).
Все было решено, намечено. И вдруг…