– Да я шучу,
Она разразилась смехом, который быстро подхватили остальные. Особенно один хохотал громче всех, привлекая внимание прекрасной брюнетки. Юноша по имени Томас де Лонгедюн. Его глаза загорались каждый раз, когда он смотрел на Поппи. Лишь лицо Рафаэля оставалось непроницаемым.
Смех англичанки перешел в приступ кашля. Она прижала носовой платок ко рту, чтобы перевести дух и выплюнуть жвачку.
– Даже если де Монфокон – хам, он должен соответствовать своему рангу, – продолжила Поппи, убирая платок в карман джинсового платья. – Он спит в главной спальне второго этажа. Неужели ты действительно думала, что директор гнездится где-нибудь на чердаке, как отшельник из какого-нибудь бульварного романа?
– Нет. Конечно, нет, – улыбнулась я в ответ.
Прозерпина Каслклифф демонстрировала остроумие, чтобы позабавить собравшихся. Не подозревая, что в недрах Больших Конюшен скрывался настоящий затворник, который питался дроблеными костями. Узнай она про него, пропало бы всякое желание шутить.
– Вороны возвращаются через птичий вольер, – внезапно произнес Рафаэль, прерывая подтрунивания англичанки.
Этот юноша всегда в трауре. Похоже, такова мода при испанском дворе. В стране, из которой он приехал, Факультет принял еще более жуткую форму Инквизиции, чем во Франции.
Для остальных пансионеров прошлое Рафаэля – загадка. Он – такой же одиночка в мужском крыле, как Наоко в женском. Два иноземца, не нашедшие своего места в «Гранд Экюри».
Покрытым черным лаком ногтем Рафаэль указал на высокую, узкую башню в конце второго крыла. Осторожно, стараясь не зацепиться взглядом за проклятые ворота и их чудовищные трофеи, я посмотрела на круглые отверстия под конической крышей. Туда, где в вечернем небе кружилось воронье.
– Вольер связан с почтовым отделением, – в речи Рафаэля явственно слышался испанский акцент. – Каждое утро приходит паж, чтобы забрать письма, пришедшие за ночь, и относит их Главному Конюшему. Вороны прилетают не только со всей европейской части Магны Вампирии, но и из Соединенных Провинций, Австрии, из моей Кастилии… и даже Индии.
Темно-зеленые глаза юноши затуманились.
– Если птицы преодолевают тысячи лье, которые разделяют нас с Востоком, то они легко смогут перелететь из Оверни в Версаль. Леди Каслклифф права. Вам не стоит беспокоиться: скоро бумаги лягут на стол директора.
Я выдавила благодарную улыбку, за ней, как за ширмой, обдумывая только что полученную информацию. Итак, почтовое отделение… Как мне в него попасть?.. Когда именно прилетит ворон?.. И как мне его узнать? Ответов не было. Но мне жизненно необходимо перехватить письмо. Другого выхода нет.
Ночь выдалась беспокойная. Мне едва удалось заснуть. Каждый раз закрывая глаза, я видела кошмар из отрубленных голов.
Утром с трудом выползла из промокших от пота простыней. Ушибы от падений с Тайфуна болели сильнее, чем накануне.
День тянулся мучительно долго. Я вполуха следила за объяснением мадам де Шантильи, а во время тренировки с шевалье де Сен-Лу ограничилась тем, что вяло уворачивалась от ударов.
Вечером наступил момент, которого я ждала с нетерпением. На подготовку к ужину нам дали час. Под предлогом, что мне нужно сделать эпиляцию, я скрылась от Наоки в умывальне первого этажа, на самом деле отправившись изучать коридоры Больших Конюшен. Теоретически пансионерам разрешалось свободно перемещаться по территории школы. Вот только башня птичьего вольера и прилегающее к ней почтовое отделение находились в мужском крыле. Разве девушке разрешат туда заглянуть?
Я подошла к большой центральной лестнице, по которой мы обычно спускались в парадный зал на ужин, быстро пересекла ее и вошла на незнакомую мне мужскую территорию. Проходя мимо швейцарских охранников, я отвернулась, притворившись крайне занятой. Никто не остановил меня… Юноши, наверное, тоже готовились к ужину.
Внезапно справа открылась дверь, выпуская облачко пара, из которого выступил молодой человек с банным полотенцем на бедрах. В мускулистых руках он держал сверток с одеждой. Обнаженный торс, мокрые волосы и румяные от купания щеки смутили меня. Я узнала Тристана де Ля Ронсьера.
– Диана де Гастефриш? – воскликнул он. – Что вы здесь делаете?
– Я… э… Я ищу почту, – пролепетала я, отводя взгляд от рельефного пресса. И тут же добавила: – Мадам Тереза попросила меня принести письмо.
– Правда? Подождите, я переоденусь и отведу вас туда.
Не дав мне опомниться, он скрылся в умывальне и вскоре вышел, одетый в рубашку, кюлоты и чулки.
– Мадам Тереза отправила вас вместо слуги, потому что вы деревенская?
На его лице появилась усмешка, которую мне тут же захотелось стереть пощечиной.
Но я лишь изящно улыбнулась:
– Ха-ха, очень смешно! Только вы неправильно поняли. Я вызвалась сама, потому что речь идет о письме из Оверни. И оно касается непосредственно меня.