Читаем Дворцовая и Сенатская площади, Адмиралтейство, Сенат, Синод. Прогулки по Петербургу полностью

24 августа 1775 г. началась заливка металла в форму. Однако подмастерья развели в литейной печи слишком сильный огонь. Верхняя часть изготовленной формы прогорела, и расплавленная бронза потекла наружу. Рабочие бросились бежать, ожидая, что сейчас начнется пожар. Положение спас мастер Е. Е. Хайлов, который довел процесс заливки до конца. Кстати, с ним Контора строений в последующем так никогда полностью и не расплатилась. Отказали выдать недоплаченные деньги и его дочери и внучке. Единственной наградой ему послужило присвоение Екатериной II низшего офицерского чина.

В результате первой попытки не удались голова всадника до линии плеч и верхняя часть головы лошади. Всю верхнюю часть отливки затем пришлось срубить. Вторичная отливка (от колен всадника и груди лошади и выше) совершена только в июле 1777 г. На этот раз погнулась глиняная форма шеи лошади, но этот дефект потом выправили.

Обе отлитые части скульптуры расчистила и отшлифовала группа русских чеканщиков под руководством мастера Сандоца, и летом 1778 г. их соединили вместе.

Соединение скульптуры из двух частей вызвало очередную волну толков и пересудов о том, что отливка испорчена. Их активно поддерживал не любивший скульптора И. И. Бецкой. К этому времени к мастеру охладела и императрица, прервавшая с ним свою переписку (ведь дело было уже сделано, а неугомонный мастер все чего-то требовал). В результате пересуды превратились в настоящую травлю. Договорились до того, что за скульптором стали признавать только техническое руководство по изготовлению монумента, с которым он якобы не справился.

Будучи в состоянии крайнего нервного истощения, Э.-М. Фальконе подал в отставку и в августе 1778 г. вместе с М.-А. Колло покинул Россию. Его не удерживали. На одной из складок накидки Петра скульптор оставил гравированную надпись на латыни «Fecetet fudit Stephanus Falcone parisiensis MDCCLXXVIII» («Лепил и отливал Этьен Фальконе парижанин 1778»).

В апреле 1780 г. официальным руководителем для завершения работ назначили Ю. М. Фельтена. Его прикомандировали к скульптору еще в 1773 г., вменив в обязанность разработку общего архитектурно-планировочного решения установки памятника. Именно Фельтен предложил установить его на Исаакиевской площади, но не в центре, а ближе к зданию Сената. Поскольку предложение оказалось удачным и перекликалось с мыслями императрицы, оно было утверждено и реализовано.


Лоточники у памятника Петру I. Фото нач. 1900-х гг.


К началу 1780 г. возведение монумента практически завершили. На долю Фельтена осталось присоединить к основному монолиту пьедестала еще два куска (впереди и сзади), укрепить на пьедестале скульптуру и надпись, отлить и установить змея, замостить площадь. Кроме того, Ю. М. Фельтен решил обнести памятник оградой, против чего выступал Э.-М. Фальконе.

Расчеты Э.-М. Фальконе оказались настолько точны, что когда выступавшие из задних ног коня крепления каркаса были просто вставлены в специальные отверстия в постаменте, статуя встала совершенно прямо под действием собственного веса. Затем для прочности эти отверстия залили еще свинцом.

Руководил установкой скульптуры на пьедестал скульптор Ф. Г. Гордеев. Общий вес монумента составил около 1600 т (самой скульптуры — 8 т).

Мощение овальной площадки вокруг монумента выполнил в 1780 г. купец Д. Образцов. Тогда же планировалось устроить и ограду в виде 50 столбов из серого ладожского камня, соединенных медными цепями. Но в 1781 г. передумали и между столбами установили решетку, созданную С. Вебером, хотя Э.-М. Фальконе изначально был против этой идеи.

Текст надписи на камне-пьедестале монумента в некоторой степени принадлежит Э.-М. Фальконе. В своем письме императрице от 14 августа 1770 г. он сообщал: «На подножии статуи я поместил эту краткую надпись: Петру Первому воздвигла Екатерина Вторая». Этот текст корреспондируется с ранее сделанным предложением Д. Дидро в письме к скульптору: «Петру Первому посвятила памятник Екатерина Вторая».

Но императрица хотела подчеркнуть надписью, что если Петр был первым, то она — вторая после великого императора, эта мысль должна стать понятной всем. Поэтому она еще более упростила надпись, которая в конечном итоге стала следующей:

Петру перьвому

Екатерина вторая

лета 1782

С противоположной стороны камня-пьедестала имеется та же надпись, но уже на латыни:

PETROPRIMO

CATARINASECUNDA

MDCCLXXXII

Екатерина II

Это официальная версия. А среди петербуржцев ходил другой полуслух-полуанекдот о появлении надписи. Якобы ее текст придумал поэт И. Барков, известный в городе пьянством, скандалами и похабными высказываниями по разным поводам. Екатерина же, обещавшая за лучший вариант текста награду, вариант

Баркова использовала, но награду ему так и не дала. Тогда обиженный поэт ночью дописал на гранитном основании памятника: «Обещала, но не дала». Этим он напоминал императрице о невыплаченной награде.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку
Градостроительная политика в CCCР (1917–1929). От города-сада к ведомственному рабочему поселку

Город-сад – романтизированная картина западного образа жизни в пригородных поселках с живописными улочками и рядами утопающих в зелени коттеджей с ухоженными фасадами, рядом с полями и заливными лугами. На фоне советской действительности – бараков или двухэтажных деревянных полусгнивших построек 1930-х годов, хрущевских монотонных индустриально-панельных пятиэтажек 1950–1960-х годов – этот образ, почти запретный в советский период, будил фантазию и порождал мечты. Почему в СССР с началом индустриализации столь популярная до этого идея города-сада была официально отвергнута? Почему пришедшая ей на смену доктрина советского рабочего поселка практически оказалась воплощенной в вид барачных коммуналок для 85 % населения, точно таких же коммуналок в двухэтажных деревянных домах для 10–12 % руководящих работников среднего уровня, трудившихся на градообразующих предприятиях, крохотных обособленных коттеджных поселочков, охраняемых НКВД, для узкого круга партийно-советской элиты? Почему советская градостроительная политика, вместо того чтобы обеспечивать комфорт повседневной жизни строителей коммунизма, использовалась как средство компактного расселения трудо-бытовых коллективов? А жилище оказалось превращенным в инструмент управления людьми – в рычаг установления репрессивного социального и политического порядка? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в этой книге.

Марк Григорьевич Меерович

Скульптура и архитектура