И расплавятся все двери и створки,
Станет всё неудержимей движенье.
Я пройду над обезумевшей речкой,
И узнаю я, как петь откровенно,
Как нестись навстречу жизни беспечно,
Выбирая только то, что мгновенно.
Выбирая то, что может исчезнуть,
Что погаснет вместе с ярким закатом,
То, что, в общем-то, совсем бесполезно…
(Как я выбрала дорогу когда-то)
Из пустых необъяснимых находок
Не сложить мне ни стихов, ни рассказа.
Затопили речку вешние воды —
Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу.
Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи,
Свет и тополь, свет и я, и дорога…
А я речки сумасшедшей — не хуже:
Что-то прыгает во мне по порогам.
Из-за солнца, даже ветра не слышно…
Если ты в нём раствориться не сможешь —
Ты не выдержишь… Огромное слишком
Это солнце…
Гость
Из блеска грозы, из истерики листьев
Невнятным, безумным комком восхищенья
Из недосягаемой разумом выси
Вдруг… птицею падает стихотворенье.
Откуда?! В дичайших, растрёпанных перьях…
О, чудо! Позволит к себе прикоснуться…
Боится… До дрожи боится неверья,
Боится исчезнуть, боится проснуться…
Ну как с ним?! Приручишь — оно заскучает,
Ослепнет, затянется мутной тоскою…
И сам не поймёшь, что оно означает,
Такое… божественное, такое…
А если отводишь глаза ненароком,
Оно растворяется сном безвозвратным.
Соломинку смысла уносит потоком,
И станет совсем ничего не понятно.
Но тем неожиданнее награда:
Почувствовать взмахи сверкающих крыльев,
И встретиться сердцем и встретиться взглядом
С таинственным гостем из солнечной пыли,
Из блеска грозы, из истерики листьев,
Из тонких материй невидимых глазу,
Из недосягаемой разумом выси,
С ещё не являвшемся Миру ни разу.
Не встретились
День слишком грубый, он слишком светел
Для тихой тайны.
Стихи сидят, как чужие дети,
Грустны, случайны.
Они коробятся, как медузы
На солнце резком.
С толпой смешались, исчезли Музы
За шумом, блеском.
Кухарки, няни и секретарши —
Да кто угодно!
Лишь для полётов от дел подальше
Нет рук свободных.
Всё так серьёзно, всё так логично,
Всё так нелепо!
Идёт поэт в магазин привычно
За белым хлебом.
А Стих прозрачный сидит на мокрой
Скамейке в сквере.
Следит, как листьев темнеет охра,
Как плачут двери,
Как зябким комом на теплотрассе
Собака дремлет.
Ревут машины, железной массой
Несётся время.
И долго-долго огнями вечер
Луну терзает.
А он всё ждёт клавесин и свечи,
Всё замерзает.
Но вот уйдёт суета дневная,
Уснут соседи.
Поэт грустит, от чего — не знает,
Почти что бредит.
Он что-то слышит неуловимо
И невесомо.
Такое чувство, как будто мимо
Прошёл знакомый.
У самой двери: скамейка… псина…
Вот-вот — и вспомнит!
А Кто-то зыбкий (невыносимо!)
Уже уходит.
И ощущенье большой потери,
До слёз обидно!
А в темноте ту скамейку в сквере
Уже не видно…
Да был ли гость тот непостижимый,
Туман неспетый…
Пока мы чем-то надёжным жили,
Растаял где-то…
Окно пустое. Лишь сердце ноет…
Луна безмолвна.
Никто поэта не беспокоит
В затишье полном.
Божественная неудача
Сова
Сове В. Бородкина посвящается