Читаем Дырявое ведро полностью

И расплавятся все двери и створки,

Станет всё неудержимей движенье.


Я пройду над обезумевшей речкой,

И узнаю я, как петь откровенно,

Как нестись навстречу жизни беспечно,

Выбирая только то, что мгновенно.


Выбирая то, что может исчезнуть,

Что погаснет вместе с ярким закатом,

То, что, в общем-то, совсем бесполезно…

(Как я выбрала дорогу когда-то)


Из пустых необъяснимых находок

Не сложить мне ни стихов, ни рассказа.

Затопили речку вешние воды —

Где вода? Где свет? — не вынырнешь сразу.


Свет и ветер, свет и грязь, свет и лужи,

Свет и тополь, свет и я, и дорога…

А я речки сумасшедшей — не хуже:

Что-то прыгает во мне по порогам.


Из-за солнца, даже ветра не слышно…

Если ты в нём раствориться не сможешь —

Ты не выдержишь… Огромное слишком

Это солнце…

Гость

Из блеска грозы, из истерики листьев

Невнятным, безумным комком восхищенья

Из недосягаемой разумом выси

Вдруг… птицею падает стихотворенье.


Откуда?! В дичайших, растрёпанных перьях…

О, чудо! Позволит к себе прикоснуться…

Боится… До дрожи боится неверья,

Боится исчезнуть, боится проснуться…


Ну как с ним?! Приручишь — оно заскучает,

Ослепнет, затянется мутной тоскою…

И сам не поймёшь, что оно означает,

Такое… божественное, такое…


А если отводишь глаза ненароком,

Оно растворяется сном безвозвратным.

Соломинку смысла уносит потоком,

И станет совсем ничего не понятно.


Но тем неожиданнее награда:

Почувствовать взмахи сверкающих крыльев,

И встретиться сердцем и встретиться взглядом

С таинственным гостем из солнечной пыли,


Из блеска грозы, из истерики листьев,

Из тонких материй невидимых глазу,

Из недосягаемой разумом выси,

С ещё не являвшемся Миру ни разу.

Не встретились

День слишком грубый, он слишком светел

Для тихой тайны.

Стихи сидят, как чужие дети,

Грустны, случайны.


Они коробятся, как медузы

На солнце резком.

С толпой смешались, исчезли Музы

За шумом, блеском.


Кухарки, няни и секретарши —

Да кто угодно!

Лишь для полётов от дел подальше

Нет рук свободных.


Всё так серьёзно, всё так логично,

Всё так нелепо!

Идёт поэт в магазин привычно

За белым хлебом.


А Стих прозрачный сидит на мокрой

Скамейке в сквере.

Следит, как листьев темнеет охра,

Как плачут двери,


Как зябким комом на теплотрассе

Собака дремлет.

Ревут машины, железной массой

Несётся время.


И долго-долго огнями вечер

Луну терзает.

А он всё ждёт клавесин и свечи,

Всё замерзает.


Но вот уйдёт суета дневная,

Уснут соседи.

Поэт грустит, от чего — не знает,

Почти что бредит.


Он что-то слышит неуловимо

И невесомо.

Такое чувство, как будто мимо

Прошёл знакомый.


У самой двери: скамейка… псина…

Вот-вот — и вспомнит!

А Кто-то зыбкий (невыносимо!)

Уже уходит.


И ощущенье большой потери,

До слёз обидно!

А в темноте ту скамейку в сквере

Уже не видно…


Да был ли гость тот непостижимый,

Туман неспетый…

Пока мы чем-то надёжным жили,

Растаял где-то…


Окно пустое. Лишь сердце ноет…

Луна безмолвна.

Никто поэта не беспокоит

В затишье полном.

Божественная неудача

Полотно натянул на подрамник —Аж материя загудела,Краску выдавил прямо на камниИ коснулся бесценнейшей белой…Свет сиял, вырастали скалы,Разливались, шумя, океаны.Кисть творила их и ласкала,Добавляла цвета и туманы,Танцевала на тонких листьях,На бессчётных тенях и на бликах,Звёзды вспыхивали под кистью,Отражались в цветах многоликих…Он дошёл до границ, до предела…Мир идей, низведённый до формыИ душа, заключённая в тело —Вот итог всей работы упорной!Нет, не то… Он застыл на мгновенье…И подрамник, с холстом непросохшимСмял в комок, продолжая творенье,Смял материю всю до горошины.И забросил в нехоженый уголПустоты, что бездушен и чёрен,Словно несуществующий уголь,Словно несуществующий ворон.Ну а Жизнь… Как всегда — рассмеялась!Вздрогнул Он от победного взрыва:Вновь материя расширялась —Жизнь не ведает перерыва.

Сова

Сове В. Бородкина посвящается

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги