Дырявое ведро

Ели огромные замерли, ели огромные слушают —

Как пролетает меж лапами мелочь, пылинка невзрачная.

Смотрят деревья на каждую из них, как на самую лучшую.

И, маленькие, доверчиво садятся на лапы широкие,

На чёрные крылья еловые застывшие и летящие…

Как будто бы птицы сильные несут их своими дорогами,

Заоблачными дорогами над пропастями парящими.

Тишина

Тишина

Прячется в горле пламенем тишина.

Кажется, я без памяти влюблена.

Так в заповедном озере лепестком

Месяц плывёт невидимый никому…

И за границей воздуха, высоко

Я задыхаюсь от нежности и тону.

Невыносимо ласковые слова

Даже в душе не скажутся — тишина…

Буду я, как черёмуха, колдовать —

Просто сиять, беззвучная, как она.

Горечь моя щемящая, мой родник!

Пью из твоих ладоней я тишину.

Ты до души, до боли ко мне приник…

Я задыхаюсь от нежности и тону…

Тишину не нарушая

Тишина не умолкает… Вдалеке собака лает,

Громыхает рядом трактор, и гудит весенний ветер…

И поют шальные птицы, тишину не нарушая…

Тишину не нарушая, одуванчик ярко светит.

И взахлёб сияют листья, и поют огнём зелёным!

Словно солнечные трели расцвели на тонких ветках,

То ли — песни, то ли — листья у танцующего клёна,

А наивные деревья ловят ветер частой сеткой…

Всё качается, смеётся… Сумасшествие черёмух

Пыльно-горьким ароматом — вдоль дороги, вдоль дороги…

Я среди цветов беспечных снова нахожу знакомых,

С кем рассталась в прошлом мае у июня на пороге.

Тишину в себя вдыхаю… Тишина, она такая —

В ней черёмуховый ветер, оглушительные песни…

В ней зелёные берёзы ослепительно сверкают —

Гармоничные аккорды сумасшедшего оркестра…

На крыше (аморальное)

Я могу поделиться своей ленью,

Стремленьем к ничегонеделанью и нехотенью…

Уменьем лежать на тёплой крыше сарая,

Когда земля от снега ещё сырая,

Способностью не суетиться и не волноваться,

Заранее голода, смерти, (чего там ещё?) не пугаться,

Смотреть, как в пыли мать-и-мачеха расцветает,

Как первая бабочка пьяным зигзагом летает,

Зевать, даже лапою пасть не прикрывая,

На солнце жмуриться, в золоте засыпая…

И если завтра или вчера ты мчишься по лужам талым,

Или идёшь, к примеру, до горизонта по шпалам,

То чем, скажи на милость, это тебе мешает?

Как это вдруг на крыше покоя тебя лишает?

Наверно, вы думаете, что я — это просто кошка…

Наверно, вы правы… Но не совсем, а немножко.

Старый лошадник

Он груб и несдержан, хотя благороден,

И род его древний со славой повенчан,

Не молод уже и слегка сумасброден,

И ставит охоту превыше, чем женщин.

Известны его скаковые конюшни

Не только ближайшим соседям в округе…

Вот за лошадей он бы отдал всю душу,

Но глупости это — мечтать о подруге.

Конечно, без женщин — увы! — невозможно…

Ну, там: постирать, приготовить, заштопать…

Так это служанкам, ей-богу, не сложно!

Они и в постели частенько под боком.

***

Но только однажды на псовой охоте,

Нарушив в азарте границы владений,

Он замер без сил, как стрела на излёте,

Сражен чередой совершенных видений:

Кобылка изящная с белою гривой,

С точёными ножками, с умною мордой

Скакала охотно и даже игриво,

Пленяя охотников поступью гордой.

А всадница — право же слово! — не хуже!

Сверкала глазами под пышною чёлкой,

В седле она ловко держалась к тому же,

Была так хрупка, что казалась девчонкой.

А следом — шестёрка роскошная фризов

Катила, шутя, золотую карету,

Как будто оправу для главного приза…

Ну кто ж устоит перед зрелищем этим?!

Узнав, что видение — дочка соседа,

Он сватов заслал на другое же утро.

К чему рассусоливать в долгих беседах? —

Кто действует быстро — тот действует мудро.

И, коли по нраву лихая кобылка,

К чему выжидать, разводить сантименты?!

Моргнуть не успеешь, как вьюноша пылкий

Вплетёт в её гриву атласные ленты…

***

И вот отгремела роскошная свадьба.

Седеющий рыцарь жену молодую

Завёл, как кобылку, в ворота усадьбы —

Средь меди и бронзы — мечту золотую.

И очень довольный своим пополненьем,

Умчался на утро, как встарь, на охоту…

А юная дама с тоской и волненьем

Смотрела в окно на чужие ворота:

Ни сада знакомого нет, ни цветочка…

А муж… грубиян и напыщенный деспот!

Чувствителен он, как дубовая бочка!

А юная дама, увы — как принцесса.

В старинном поместье, в заботе купаясь,

Нежнейшею розой она расцветала.

Ни взглядом, ни кружевом бед не касаясь,

Лишь пела, спала, да на лютне играла…

О, горькая доля! Она зарыдала

О доме, о саде, о флоксах и розах…

А здесь — даже окна, как щели забрала…

Конюшни, собаки и пахнет навозом.

***

Вернувшись с охоты, хозяин счастливый

Жену застаёт безутешной и бледной.

Он доктора тотчас зовёт торопливо,

Вино предлагает страдалице бедной.

Но всё бесполезно! Жена молодая

Не пьёт и не ест, только крупные слёзы

Блестят, по щекам побледневшим стекая, —

Обильные росы на вянущей розе.

И рыцарь отважный, от страха немея,

Чуть сам не заплакал! Душа его сжалась.

Не глядя, он отдал бы всё, что имеет,

Лишь только б жена его вновь улыбалась.

И так непривычная нежность внезапно

Его захлестнула, что сердце кольнуло!

И он — чуть не умер, чуть даже не запил,

Вся жизнь словно с горки покатой скользнула.

Он выписал розы и выгнал из дому

Собак разношерстную громкую свору,

Усадьбу всю перекроил по-другому: