Дзэн в японской культуре

Прежде всего, Дзэн никак нельзя считать чисто аскетическим учением. Конечно, при виде монаха, поселившегося в убогой хижине и употребляющего в пищу лишь рис, соленые овощи да бататы, мы вправе представить образ сурового отшельника, чуждого мирским соблазнам и провозгласившего главным принципом жизни изнурение плоти. Но было бы по меньшей мере легкомысленно полагать, что этими внешними признаками аскетизма все и ограничивается. Дзэнское просветление открывает глубинные источники жизни и тем самым создает основы подлинной религиозности. Другими словами, тесно соприкасаясь с действительностью, живя ею, Дзэн превращается в религию самой жизни. Тот, кто знаком только с христианством или, например, с какими-то разновидностями индийского учения Бхакти, вероятно, будет недоумевать: что же именно в Дзэн соответствует их понятиям Бога и набожности? Реальность в данном случае представляется им слишком концептуальным, философическим понятием, лишенным высокого духовного смысла. Однако и в буддийской доктрине употребляются зачастую отвлеченные термины: татхата (Самобытность), шуньята (Пустота, Пустотность), бхутакоти (Пределы сущего) и т. д. Это порой позволяет ученым христианского толка и даже некоторым японским исследователям трактовать Дзэн как квиетистскую доктрину, как учение о жизни, отданной медитации. Для самих же приверженцев Дзэн все перечисленные термины далеки от голого концептуализма, наполнены вполне реальным смыслом и жизненной энергией. Ведь Действительность, Самобытность или Пустота рассматриваются ими не в абстрактно-умозрительной форме, а в конкретном контексте, в прямой связи с процессами и явлениями окружающего мира.

Дзэн никогда не уходит от реальных фактов, он живет в гуще событий, в сфере «имен и форм». Если только существует Бог – персонифицированный или безличный, – он должен быть с Дзэн и в Дзэн. До тех пор пока объективный мир, взятый в религиозном, философском, поэтическом или любом другом аспекте, предстает грозной, разрушительной силой, враждебной человеку, в нем нет Дзэн. Ибо Дзэн заставляет «былинку уподобиться в действии телу Будды в шестнадцать футов высотой и, наоборот – тело Будды в шестнадцать футов высотой уподобиться в действии былинке». Дзэн держит Вселенную на ладони. Такова религия Дзэн.

Можно принять Дзэн за некую разновидность пантеизма. Внешне так оно и есть – недаром сами буддисты порой по невежеству разделяют это мнение. Но, если попытаться с подобных позиций охарактеризовать важнейшие особенности Дзэн, главное будет упущено, так как в основе учение не пантеистично – во всяком случае, не больше, чем христианство. Вдумайтесь в смысл диалога между мастером Уммоном (Юнь Мэнь) и его учеником.

Монах: Что есть чистое тело Дхармы?

Мастер: Живая изгородь.

Монах: Как ведет себя тот, кто так понимает вопрос?

Мастер: Он златошерстый лев.

Если Бог – живая изгородь, отделяющая монастырские угодья от соседних крестьянских земель, здесь можно усмотреть элемент пантеизма. Ну а «златошерстый лев»? Ведь лев не является манифестацией чего-то иного – он сам по себе совершенен, независим и самодостаточен, он – царь зверей. В его образе не заложена идея проявления иной сущности.

Возможно, для читателя, не привычного к дзэнской образности, моих кратких разъяснений будет недостаточно, для того чтобы понять истинное значение «златошерстого льва» Уммона. Пожалуй, здесь стоит привести еще один дзэнский диалог-мондо из «Трактата о передаче света в светильнике».

Монах: Я знаю, что, когда лев бросается на противника, будь то заяц или слон, он обрушивает на него всю свою силу. Прошу вас, Учитель, скажите, что это за сила.

Мастер: Дух искренности (буквально: «сила бесхитростности»).

Истинность и искренность, или, другими словами, бесхитростность, означают полную самоотдачу. В дзэнской практике используется термин «дзэнтай саю», то есть «весь организм в действии»; ничто не остается в резерве, ничто не скрыто, не замаскировано, не потрачено впустую на отвлечения. Когда человек живет такой жизнью, его можно назвать «златошерстым львом» – он символ мужества, благородства, искренности, он божественно человечен; он не манифестация реальности, но сама реальность, ибо за ним нет ничего иного, он «вся правда», «сама суть».

Следует хорошенько осознать этот дзэнский принцип мировосприятия. Впоследствии мы убедимся, что в любви японцев к природе нет ничего от символизма.