Дзэн в японской культуре

Некоторые опасаются, что аскетизм приведет к снижению их жизненного уровня. На это можно возразить лишь то, что все сокровища мира не стоят потерянной души. Разве во имя поддержания или улучшения своего драгоценного уровня жизни люди во всем мире не вовлечены в бесконечные военные приготовления? Если такое положение сохранится, нет никаких сомнений, что в конечном счете мы уничтожим друг друга, причем не в локальном, а в глобальном, международном масштабе. Не лучше ли вместо чисто материального уровня жизни заботиться об улучшении качества нашей жизни? Пусть это трюизм, но никогда еще в истории не было такой нужды в громогласном повторении трюизмов, как в наше время, проникнутое алчностью, завистью и агрессивностью. Мы, приверженцы Дзэн, должны сейчас особенно решительно отстаивать идею аскетизма.

* * *

Эстетический аспект Дзэн-буддизма тесно соотносится с концепцией дзэнского аскетизма, когда речь идет о снятии личностного начала, слиянии субъекта и объекта в Едином, в Абсолюте, в Пустоте (шуньята). Само это утверждение довольно странно, однако оно представляет собой фундамент, основу доктрины Дзэн, и потому различные его модификации встречаются повсеместно в дзэнской литературе. Многие специалисты с переменным успехом пытались дать ему философское обоснование. Такая задача, безусловно, требует упорной и напряженной работы мысли, но и сама попытка осмысления подобного феномена чревата серьезными ошибками в толковании смысла дзэнской практики. По этой причине, как уже отмечалось, Дзэн избегает абстрактных суждений и концептуального резонерства. Дзэнские литературные памятники в подавляющем большинстве представляют собой бесконечную цепочку цитат и извлечений из так называемых «анекдотов», «случаев» (яп. иннэн) либо «диалогов» (яп. мондо). Для не посвященных в тайны дзэнского мышления все эти собрания притч остаются непролазной чащобой, сплошными зарослями колючего кустарника. Тем не менее дзэнские мастера не идут ни на какие уступки: они настаивают на том, что у них особый способ самовыражения, считают, что разбираются в этом лучше других, – и имеют право так считать, поскольку их практика, сама природа их опыта играют определяющую роль в типичном для них методе общения, в выработке поведенческих норм. Чтобы мои слова не выглядели умышленным сгущением красок и нагнетанием атмосферы загадочности, я позволю себе привести один мондо, иллюстрирующий эстетические принципы Дзэн.

Однажды Рикко (Лу Гэн), высокопоставленный правительственный чиновник эпохи Тан, в беседе с дзэнским мастером Нансэном (Нань Цюань, 748–834) процитировал стихи Содзё (Сэн Чжао, 384–414), ученого монаха-философа:

Небо, Земля
со мною одного корня.
Тьма вещей
со мною одной природы, —

и заключил: «Не правда ли, великолепно сказано?»

Нансэн указал гостю на цветущий куст в саду и промолвил: «Люди видят цветы будто бы во сне».

Этот диалог наглядно передает эстетическое отношение Дзэн к объектам живой природы. Ведь большинство людей просто не знает, как любоваться цветами: они не могут приблизиться к цветам, уловить их дух и потому видят цветы «будто бы во сне». Обладатель отчужден от объекта обладания, между ними непреодолимая пропасть, и для обладателя невозможно вступить во внутреннее соприкосновение с предметом. Реальные цветы, какими мы их находим в действительности, остаются недоступны для тех, кто зрит их красоту. Если небо, земля и вся тьма вещей, что между ними, происходят от единого корня, от того же, что вы и я, то нужно суметь выявить и крепко ухватить этот корень, испытать его на деле. Именно такой живой опыт, непосредственное восприятие и проявились в этот миг, когда цветок своей естественной прелестью воззвал к эстетическому чувству Нансэна. То, что мы называем любовью японцев к природе, соотносится с Дзэн в том случае, когда мы приходим к непредвзятой, спонтанной оценке красоты, обусловленной естественностью всей нашей жизни.

При всем том нужно помнить, что самого по себе осознания великого Единства недостаточно для верного понимания природы, хотя чувство Единого, бесспорно, и создает базу для сентиментализма японцев в их бесконечном «природолюбии», помогает им глубже проникнуть в святая святых эстетического самосознания. Иначе говоря, сентиментализм предстает здесь как бы в очищенном виде. Но любовь возможна лишь в мире множества объектов, там, где есть разнообразие, и замечание Нансэна выглядит плоским в мире сплошных тождеств. Действительно, люди часто живут, словно во сне, не в силах узреть истинную основу бытия. Для эстетического восприятия природы необходимо наличие баланса единства и множественности, слияние личности человека с «тьмой вещей», согласно философии Аватамсака.

У Теннисона есть такие строки:

О маленький цветок! Когда б я только мог
Постичь тебя – твой корень, стебель, венчик, —
Я знал бы, что есть человек и что есть Бог.