Трудно сказать наверняка, откуда у японцев такая любовь к эфемерной красоте окружающей природы, была ли она изначально заложена в генетическом коде нации или же обязана своим появлением влиянию буддизма. Так или иначе, в психологии японцев укрепилось представление о красоте как о чем-то ускользающем, преходящем. Если упустить момент расцвета, наивысшего торжества жизни, красота бесследно исчезает, оставляя лишь воспоминание. Эту идею лучше всего воплощает цветок вьюнка:
Красота не вечна, ибо нет у нее прошлого, нет и будущего – есть только настоящее. Стоит поколебаться, отвернуться на мгновение – и красота улетучилась. Цветами вьюнка, как и цветами лотоса, нужно любоваться на рассвете, при первых лучах солнца. Дзэн научил японцев любить природу, всем существом чувствовать жизнь, наполняющую каждую частицу природы. Как сказано в одном трехстишии:
Здесь нет фатализма. Каждый миг бытия и для сосны, и для вьюнка, так же как и для всего живого на земле, насыщен радостью жизни. Нельзя нарушить гармонию красоты мыслями о бренности мира и фатальной неизбежности угасания.
Однажды поэтессе Тиё из провинции Кага пришлось утром попросить колодезной воды у соседа, потому что у нее во дворе вьюнок оплел колодезный ворот. Очарованная прелестью цветка, Тиё не решилась потревожить его покой ради своих низменных интересов. Конечно, можно было аккуратно распутать лозу и освободить ворот, но такая мысль даже в голову не пришла поэтессе. В этом обыкновеннейшем цветке, раскрывшемся под лучами солнца, было что-то божественное. Тиё удалось уловить неуловимое, подсмотреть божественное и запечатлеть его в нескольких словах:
Часто вдохновение озаряет сердце поэта при виде совершенно случайного объекта в природе – вовсе не обязательно поражающего красотой, может быть, даже уродливого с точки зрения будничного здравого смысла. И тогда поэт отрешается от земных дел ради единственного и неповторимого переживания, но те незамысловатые формы, в которые он облекает свой опыт, могут показаться непосвященным слишком прозаическими, до смешного лапидарными. Только когда сами читатели поднимутся до тех же высот, они смогут уловить тот сокровенный смысл, который вложил в свое произведение поэт. Лягушка обычно не кажется нам воплощением красоты, но сидящая на цветке лотоса или на листе бананового деревца-басё, еще влажном от росы, она будоражит творческое воображение поэта хайку:
Настроение мирного летнего дня передано здесь через образ земноводного с зеленоватой спинкой и выпученными глазами. Для некоторых подобный эпизод может показаться слишком незначительным, чтобы сопровождать его каким-то глубокомысленным комментарием, но для буддистов, а тем более буддистов Японии, ничто в мире не является слишком малозначащим, не заслуживающим внимания. Лягушка так же важна для природы, как орел или тигр, каждое мгновение ее жизни напрямую связано с первоисточником жизни на земле, и в ней, через нее мы постигаем высшую правду религии. Из тех же соображений исходил и Басё, слагая свое знаменитое хайку:
Прыжок лягушки так же важен для нас, как изгнание Адама из рая, ибо в нем сокрыта та же истина, та же тайна бытия и секрет творения.
И в этом трехстишии чувствуется так много живого человеческого участия, сопереживания, нежности.
А вот еще один пример хайку, содержащего некий элемент образной игры, но в то же время проникнутого глубокими религиозно-философскими раздумьями:
Прежде всего бросается в глаза контраст образов: бабочка – хрупкое, эфемерное создание, чья жизнь длится всего лишь одно лето, но зато она стремится исчерпать все доступные ей радости жизни, порхая с цветка на цветок, купаясь в ласковых лучах солнца. Нередко можно увидеть бабочку, примостившуюся на громадном храмовом колоколе. Храм – место, располагающее к покою, медитации, размышлениям о вечности. В сравнении с малюткой бабочкой колокол приобретает исполинские размеры. Даже подбор тонов подчеркивает контрастность образов: крошечная, воздушная белая бабочка резко выделяется на фоне мрачного и неподвижного массивного колокола.