Дзэн в японской культуре

Любовь поэта к детям обнаруживает ту же абсолютную независимость в действиях, органическую спонтанность эмоционального порыва, как и в историях с одинокой сосной или с бамбуковым ростком. То, что он мог играть с детьми в тэмари или отэдама, еще раз доказывает, насколько раскрепощен был дух чудака-поэта. Рёкан мог позволить себе то, что порой хотелось бы каждому из нас, но что взрослые считают ниже своего достоинства и потому никогда не делают. При игре в тэмари и отэдама выигрыш отмечается припевкой, которую поют хором все участники. Мерное раскачивание мячика, мелькание рук и слитное звучание звонких голосов – как бы наивно все это ни выглядело, – вероятно, дарило новое вдохновение простодушному чудаку Рёкану. По той же причине он любил танцевать на праздниках, участвуя в немудрящих деревенских плясках. Однажды крестьяне узнали Рёкана среди танцоров – он замаскировался под молоденькую девушку. «Как чудесно танцует эта девица!» – умышленно громко заметил кто-то из плясавших рядом. Рёкан услышал комплимент и был ужасно доволен, а потом рассказывал всем друзьям и знакомым, как его похвалили в деревне.

* * *

В каждом из нас дремлет подспудное желание вернуться к естественной жизни с простейшими способами выражения чувств, а также и приобретения опыта. Путь к такому существованию определен в учении, известном как «Путь богов». Хотя я не могу точно сказать, какой именно смысл вкладывают сторонники «Пути богов» в сам термин «Каминагара-но мити», мне кажется совершенно очевидным, что они имеют в виду воскрешение, возрождение или сохранение того образа жизни, который вели боги до появления рода человеческого. Это Путь свободы, естественности, раскованности. Как же и когда мы сошли с него? Здесь мы сталкиваемся с кардинальной проблемой религии. Ее решение дает ключ к пониманию некоторых аспектов Дзэн-буддизма, а также и свойственных японцам особенностей восприятия природы. Когда мы говорим о естественности поведения, то имеем в виду прежде всего способность свободно и непредвзято выражать свои чувства, живо и без промедления реагировать на все, что творится вокруг, не строить расчетов, связанных с нашими собственными действиями или действиями окружающих, не допускать никаких мыслей о наживе, цене, ценности, отличиях и заслугах, осложнениях и последствиях. Таким образом, быть естественным – значит уподобиться ребенку, только без соответствующей интеллектуальной и эмоциональной незрелости. В определенном смысле ребенок весь соткан из эгоистических импульсов, но в его поведении нет ни малейшей предвзятости. Если смотреть под таким углом, ребенок предстает существом ангельским, божественным. Он знать не желает всевозможные социальные ограничения, призванные удерживать взрослых в рамках закона и бытовых норм поведения. Он живет вне всяких искусственных регламентаций.

Практические результаты подобного поведения далеко не всегда приемлемы для тех, кто считает себя умным, культурным, утонченным человеком. Но дело не в практической пользе, а в искренности суждений, бескорыстной непредвзятости чувств, непосредственности ответа на любое слово или действие. Когда сердце человека свободно от хитрости и лжи, мы можем сказать, что он достиг естественности, уподобился ребенку. Есть в этом что-то возвышенно-религиозное – не зря ангелов изображают в виде детей с крылышками. Вот почему, например, дзэнские художники всегда любили писать портреты Кандзана и Дзиттоку (Хань Шаня и Ши Дэ) или же фигуру Хотэя (Бу Дай), окруженного группой ребятишек.

При всем том вернуться к природе не означает вернуться к примитивному способу существования, типичному для первобытных народов в доисторические времена. Это значит придерживаться свободного и раскрепощенного образа жизни. Один из факторов, серьезно осложняющих и затрудняющих жизнь современного человека, – это предопределенность, которую мы ощущаем на каждом шагу: в морали, экономике, интеллектуальных усилиях и при решении бытовых проблем. Но ведь наше существование предполагает нечто большее. Мы не можем удовлетвориться узким кругом перечисленных интересов, стремимся к каким-то глубинным пластам за пределами чистой морали и интеллекта. Пока мы остаемся в плену телеологической концепции бытия, мы не свободны в действиях и познании, и наша несвобода служит источником бесконечных треволнений и бед, которыми полнится мир.