Джаннат в тени мечей (СИ)

Собрав вещи и лошадей, они двинулись дальше, к Иерусалиму: предыдущий план, включающий в себя разведку окрестности, был бесполезен, а потому они достаточно быстро оказались у высоких ворот города. Оставив лошадей рядом, Дахи заплатил пару монет кому-то из мальчишек-конюхов, что были едва старше самого Альтаира. Они напоминали стаю воробьёв, окруживших брошенную хлебную корку: щебетали вокруг Дахи благодарности и осыпали благословениями. Значит, заплатил он явно больше, чем нужно.

Пройти мимо стражей у врат города оказалось проще простого — не понадобилось даже искать кого-то для укрытия, ведь Дахи, с его простодушным лицом и солнечной улыбкой, весьма хорошо походил на богослужителя. Для достоверности они оставили оружие с лошадьми, но кое-что всё равно спрятали под одеждой для уверенности. Чувствуя, как неудобно холодит голень лезвие ножа, спрятанного в сапоге, Альтаир вымучил из себя благословенную улыбку, достойную самого папы Римского. Стражник не улыбнулся ему в ответ, но при виде будущего служителя бога его взгляд смягчился. Мало кто подозревал детей в неладном.

Иерусалим, по мнению Альтаира, был сероват. Конечно, он не шёл ни в какое сравнение с Акрой по серости, но и не походил на пёстрый и медово-янтарный Дамаск. И, само собой, совершенно не напоминал родной Масиаф. Город был заполнен дымом, тянувшимся по большей части из бедного района, временами на улицах им попадались нищенки, бросавшиеся на любого прохожего, имеющего при себе кошелёк, точно изголодавшиеся собаки, выпрашивающие кусок мяса. Альтаир, игравший робкого и пугливого мальчишку-подмастерья, весьма правдоподобно шарахался каждый раз, когда попрошайки подходили к нему ближе, чем на полтора шага. Таким образом не только нищие сразу же оставляли его в покое, но и остальные прохожие старались обходить их стороной, от греха подальше. Актёрским мастерством Альтаир владел превосходно, способный притвориться кем угодно: от бедного рыбака до сына визиря.

Они петляли по улочкам Иерусалима некоторое время, пока не добрались до бюро, главный вход в которое находился на крыше. Подойдя к стене, Дахи присвистнул, уперев руки в бока. Улочка около бюро была пустой и тёмной, в силу крайней узости. Дахи повернулся к Альтаиру с отблеском явной неуверенности во взгляде.

— Взобраться сможешь? — он спрашивал с явной неохотой. Альтаир понимал, что самым лёгким решением будет попросить даи открыть дверь в бюро с улицы, но Дахи отлично помнил, что Альтаир, дорожащий своей гордостью, никогда не согласится на нечто подобное.

В ответ на вопрос Альтаир подошёл к стене, ловко подпрыгивая и цепляясь за рамы окна. Приподнимаясь вверх по стене, он пользовался наималейшим выступом. Уже около самого верха, где требовалось прыгнуть повыше и схватиться на крышу, Альтаир приглушённо зашипел сквозь зубы от резкой боли, прошивающей насквозь, подобно удару молнии, угодившей в дерево. Он не обернулся, и никто ничего не сказал, но Альтаир мог поклясться, что его задержка не осталась незамеченной, и сейчас Дахи смотрит на него с покровительственным беспокойством, как он всегда смотрел на раненых новичков. Крепко стиснув зубы и нахмурившись, Альтаир взобрался на крышу, игнорируя боль и осторожно спускаясь в помещение бюро. Даже отсюда он мог слышать, как Малик и Дахи взобрались следом за ним, в сопровождении тихого, но отчётливого шороха сапог по камню. Спустившись в бюро, Дахи моментально нашел даи, работающего здесь, и начал с ним оживлённую беседу. Даи был в возрасте, с седой и редеющей бородой, лежащей на груди, точно потрёпанный кусок корпии, но старик всё ещё выглядел опрятно и, казалось, буквально источал жизнь.

Малику и Альтаиру торжественно вручили плошки с рисом в чём-то средним между водой и молоком, с узором жёлтых пятен жира. Лёжа в углу на подушках и коврах, Альтаир отпил из плошки и сразу же поморщился от ударившей в горло солёности. Абхаглу — даи в этом городе — пусть и хвалился всем, чем мог, но готовить всё равно не умел. Альтаир заметил в противоположном углу Малика, с точно таким же безразличным лицом, что и утром. Из соседней комнаты донёсся воодушевлённый голос Абхаглу, как раз хвалящегося перед Дахи своими познаниями в кулинарии.

— Не волнуйся, — голос даи полнился характерной старческой хрипотцой. — Мою готовку хоть самому Саййидне подавай!

Альтаир издал тихий нервный смешок, надеясь, что его никто не услышал. Если бы Саййидна отведал такой пищи, то Ордену пришлось бы искать себе нового главу. Тогда, может, кто-то бы начал расследование, и пришлось бы Абхаглу сложить голову на плаху за ужасные кулинарные навыки. Кое-как опустошив плошку, Альтаир опечаленно выдохнул. Несмотря на то, что он не ел со вчерашнего дня, особой радости от готовки Абхаглу он всё равно не испытал. Во рту осадком чувствовался приторный вкус, напоминающий застоявшуюся морскую воду. Малик же, казалось, совершенно привык к подобному, спокойно вылёживаясь на подушках в углу напротив, точно ленивый кот на солнце.

Из соседней комнаты раздался уверенный голос Дахи, взвешивающего каждое своё слово: