Dzheyn Eyr

How long it had been searching me through and through, and over and over, I cannot tell: so keen was it, and yet so cold, I felt for the moment superstitious—as if I were sitting in the room with something uncanny.	Не могу сказать, сколько времени он рассматривал меня сверху донизу и вдоль и поперек; этот взгляд был такпронзителен и так холоден, что на миг мнойовладел суеверный страх, словно вкомнате находилось сверхъестественное существо.
“Jane, what are you doing?”	- Джен, что вы делаете?
“Learning German.”	- Изучаю немецкий язык.
“I want you to give up German and learn Hindostanee”	- Я хочу, чтобы вы бросили немецкий язык и занялись индустани.
“You are not in earnest?”	- Вы это серьезно говорите?
“In such earnest that I must have it so: and I will tell you why.”	- Очень серьезно, и даже настаиваю на этом; я объясню вам, почему.
He then went on to explain that Hindostanee was the language he was himself at present studying; that, as he advanced, he was apt to forget the commencement; that it would assist him greatly to have a pupil with whom he might again and again go over the elements, and so fix them thoroughly in his mind; that his choice had hovered for some time between me and his sisters; but that he had fixed on me because he saw I could sit at a task the longest of the three.	Затем он рассказал мне, что язык, который он изучает, и есть индустани,но что, продвигаясь вперед, он забывает основы и ему будет весьма полезноиметь ученицу, с которой он сможет вновь ивновь повторять элементы языка итаким образом окончательно закрепит их впамяти; что он некоторое времяколебался между мной и своими сестрами, ноостановился на мне, так как ясамая усидчивая из всех троих.
Would I do him this favour?	Не окажу ли я ему этой услуги?
I should not, perhaps, have to make the sacrifice long, as it wanted now barely three months to his departure.	Вероятно, мненедолго придется приносить эту жертву, так как остается всего лишь три месяца до его отъезда.
St.John was not a man to be lightly refused: you felt that every impression made on him, either for pain or pleasure, was deep-graved and permanent.	Такому человеку, как Сент-Джон, нелегко было отказать; чувствовалось,что каждое впечатление, будь то боль или радость, глубоко врезывалось ему в душу и оставалось там навсегда.
I consented.	Я согласилась.
When Diana and Mary returned, the former found her scholar transferred from her to her brother: she laughed, and both she and Mary agreed that St. John should never have persuaded them to such a step.	Когда кузины вернулись иДиана узнала, что брат похитил у нее ученицу, она рассмеялась; обе онизаявили, что ни за что не поддались бы ни на какие уговоры Сент-Джона.
He answered quietly—	Онотвечал спокойно:
“I know it.”	- Я знаю.
I found him a very patient, very forbearing, and yet an exacting master: he expected me to do a great deal; and when I fulfilled his expectations, he, in his own way, fully testified his approbation.	Сент-Джон оказался крайне терпеливым имягким, однако требовательнымучителем; он задавал мне большие, трудные уроки,и, когда я их выполняла, нескупился на одобрение.
By degrees, he acquired a certain influence over me that took away my liberty of mind: his praise and notice were more restraining than his indifference.	Постепенно он приобретал надо мной известное влияние,которое отнимало у меня свободу мысли: его похвалы и внимание больше тяготили меня, чем его равнодушие.