Dzheyn Eyr

I could no longer talk or laugh freely when he was by, because a tiresomely importunate instinct reminded me that vivacity (at least in me) was distasteful to him.	Я уже не решалась при нем свободно говорить и смеяться, ибо ощущение какой-то скованности упорно и назойливо напоминало мне, что живость (по крайней мере во мне) ему неприятна.
I was so fully aware that only serious moods and occupations were acceptable, that in his presence every effort to sustain or follow any other became vain: I fell under a freezing spell.	Я знала,что он допускает только серьезные настроения и занятия и ничто другое при нем невозможно.
When he said “go,” I went; “come,” I came; “do this,” I did it.	Когда он говорил: "пойдемте" - я шла, "ступайте"- яуходила, "сделайте то-то" - я делала.
But I did not love my servitude: I wished, many a time, he had continued to neglect me.	Но это рабство было мне тягостно, и яне раз желала, чтобы он, как прежде, не замечалменя.
One evening when, at bedtime, his sisters and I stood round him, bidding him good-night, he kissed each of them, as was his custom; and, as was equally his custom, he gave me his hand.	Однажды вечером, когда мы втроем окружили его, прощаясь перед отходомко сну, он, по своему обыкновению, поцеловал обеих сестер и, также по своему обыкновению, пожал мне руку.
Diana, who chanced to be in a frolicsome humour (she was not painfully controlled by his will; for hers, in another way, was as strong), exclaimed—	Диана, шаловливо настроенная в этот вечер (она не была подвластна мучительному гнету его воли, ибо обладала сама не менеесильной волей - правда, иначе направленной), внезапно воскликнула:
“St. John! you used to call Jane your third sister, but you don’t treat her as such: you should kiss her too.”	- Сент-Джон, ты называешь Джен своей третьей сестрой, а обращаешься сней не как с сестрой: что же ты ее не поцелуешь?
She pushed me towards him.	Она подтолкнула меня к нему.
I thought Diana very provoking, and felt uncomfortably confused; and while I was thus thinking and feeling, St. John bent his head; his Greek face was brought to a level with mine, his eyes questioned my eyes piercingly—he kissed me.	Я решила, что Диана слишком уж разошлась, и смутилась.Но не успела я опомниться, как Сент-Джон наклонил голову, егопрекрасное античное лицо очутилось на одном уровне с моим, его пронзительные глаза вопрошающе посмотрели в мои - и он поцеловал меня.
There are no such things as marble kisses or ice kisses, or I should say my ecclesiastical cousin’s salute belonged to one of these classes; but there may be experiment kisses, and his was an experiment kiss.	На свете несуществует ни мраморных, ни ледяных поцелуев -но именно так мне бы хотелосьназвать поцелуй моего преподобного кузена.Быть может, существуют испытующие поцелуи, - таким именно и был его поцелуй.
When given, he viewed me to learn the result; it was not striking: I am sure I did not blush; perhaps I might have turned a little pale, for I felt as if this kiss were a seal affixed to my fetters.	Поцеловав меня, он посмотрел,какое это на меня произведет впечатление; оноотнюдь не было потрясающим: яуверена, что не покраснела, скорее слегкапобледнела, ибо почувствовала, чтоэтот поцелуй был как бы печатью, скрепившеймои оковы.
He never omitted the ceremony afterwards, and the gravity and quiescence with which I underwent it, seemed to invest it for him with a certain charm.	С тех пор он никогдане забывал выполнить этот обряд, и та спокойная серьезность, с какой я принимала его поцелуй, казалось, даже придавала ему в глазах Сент-Джона некоторую прелесть.