Dzheyn Eyr

From behind one pillar I could peep round quietly at the full front of the mansion.	Заглянув за столб, я могла свободно окинутьвзглядом весь фасаддома.
I advanced my head with precaution, desirous to ascertain if any bedroom window-blinds were yet drawn up: battlements, windows, long front—all from this sheltered station were at my command.	Я осторожно вытянула шею, желая проверить, не подняты ли шторы вкакой-нибудь спальне; отсюда все было видно как на ладони - башни, окна, весь фасад.
The crows sailing overhead perhaps watched me while I took this survey.	Быть может, пролетавшие над моей головою грачи следили за мною во время моих наблюдений?
I wonder what they thought.	Не знаю, что они думали.
They must have considered I was very careful and timid at first, and that gradually I grew very bold and reckless.	Вероятно, они подивились моейробости и осторожности, которая внезапносменилась безрассудной отвагой.
A peep, and then a long stare; and then a departure from my niche and a straying out into the meadow; and a sudden stop full in front of the great mansion, and a protracted, hardy gaze towards it.	Брошенный украдкою взгляд - и я вдруг застыла на месте; я выбегаю из моегоубежища и начинаю метаться по луговине, а потом останавливаюсь перед домом и бесстрашно вперяю в него взор.
“What affectation of diffidence was this at first?” they might have demanded; “what stupid regardlessness now?”	"Что за притворная робость вначале, - могли бы они спросить, - и что за дурацкая неосторожность сейчас?"
Hear an illustration, reader.	Разрешите мне маленькое сравнение, читатель.
A lover finds his mistress asleep on a mossy bank; he wishes to catch a glimpse of her fair face without waking her.	Влюбленный застает свою возлюбленную спящей на мшистом склоне.Емухочется полюбоваться ею, не разбудив ее.
He steals softly over the grass, careful to make no sound; he pauses—fancying she has stirred: he withdraws: not for worlds would he be seen.	Он крадется по траве, стараясь нешуметь; он останавливается; ему кажется - онашевельнулась; он отступает; низа что на свете не хотел бы он, чтобы она егоувидела.
All is still: he again advances: he bends above her; a light veil rests on her features: he lifts it, bends lower; now his eyes anticipate the vision of beauty—warm, and blooming, and lovely, in rest.	Но все тихо, он опятьприближается; он склоняется над ней; легкое покрывало накинуто на ее лицо; он приподнимает его, наклоняется ниже; его взор предвосхищает видениекрасоты, теплой, цветущей и пленительной на ложе сна.
How hurried was their first glance!	С какой жадностью он смотрит на нее!
But how they fix!	И вдруг цепенеет!
How he starts!	Как он вздрогнул!
How he suddenly and vehemently clasps in both arms the form he dared not, a moment since, touch with his finger!	Как бурно сжимает вобъятиях тело, которого минуту назад не осмеливался коснуться пальцем!
How he calls aloud a name, and drops his burden, and gazes on it wildly!	Какгромко зовет ее по имени, затем кладет на землю свою ношу, смотрит на нее безумным взглядом.
He thus grasps and cries, and gazes, because he no longer fears to waken by any sound he can utter—by any movement he can make.	Он схватил ее так порывисто, он зовет ее так громко, онсмотрит на нее таким взглядом оттого, что ничем не в силах разбудить ее, никакими звуками и движениями.