Dzheyn Eyr

His chastisements are mighty; and one smote me which has humbled me for ever.	Постигшие меня наказания были суровы, одно из нихнавсегда меня смирило.
You know I was proud of my strength: but what is it now, when I must give it over to foreign guidance, as a child does its weakness?	Ты знаешь, как я гордился моей силой, - но где онатеперь, когда я должен прибегать к чужой помощи, как слабое дитя?
Of late, Jane—only—only of late—I began to see and acknowledge the hand of God in my doom.	Недавно,Джен, - только недавно, - начал я видеть иузнавать в своей судьбе перстбожий.
I began to experience remorse, repentance; the wish for reconcilement to my Maker.	Я начал испытывать угрызения совести, раскаяние, желание примириться с моим творцом.
I began sometimes to pray: very brief prayers they were, but very sincere.	Я иногда молился; это были краткие молитвы, но глубоко искренние.
“Some days since: nay, I can number them—four; it was last Monday night, a singular mood came over me: one in which grief replaced frenzy—sorrow, sullenness.	Несколько дней назад... нет, я могу точно сказать когда, - четыре дняназад, в понедельник вечером, я испытал странное состояние: на смену моему бурному отчаянию, мрачности, тоске явилась печаль.
I had long had the impression that since I could nowhere find you, you must be dead.	Мне давно уже казалось,что раз я нигде не могу тебя найти - значит, ты умерла.
Late that night—perhaps it might be between eleven and twelve o’clock—ere I retired to my dreary rest, I supplicated God, that, if it seemed good to Him, I might soon be taken from this life, and admitted to that world to come, where there was still hope of rejoining Jane.	Поздно вечером,вероятно между одиннадцатью и двенадцатью,прежде чем лечь, я стал молитьбога, чтобы он, если сочтет это возможным,поскорее взял меня из этой жизнив иной мир, где есть надежда встретиться с Джен.
“I was in my own room, and sitting by the window, which was open: it soothed me to feel the balmy night-air; though I could see no stars and only by a vague, luminous haze, knew the presence of a moon.	Я сидел в своей комнате, у открытого окна; мне было приятно дышатьблагоуханным воздухом ночи; правда, я не мог видеть звезд, а месяцпредставлялся мне лишь светлым туманным пятном.
I longed for thee, Janet!	Я тосковал о тебе, Дженет!
Oh, I longed for thee both with soul and flesh!	О, я тосковал о тебе и душой и телом.
I asked of God, at once in anguish and humility, if I had not been long enough desolate, afflicted, tormented; and might not soon taste bliss and peace once more.	Я спрашивал бога в тоске и смирении, не довольно ли я уже вытерпел мук, отчаяния и боли и не будет ли мне дано вновь испытать блаженство и мир?
That I merited all I endured, I acknowledged—that I could scarcely endure more, I pleaded; and the alpha and omega of my heart’s wishes broke involuntarily from my lips in the words—‘Jane!	Что все постигшее меня я заслужил, это я признавал, но я сомневался, хватит ли у меня сил на новые страдания.Я молилего - и вот с моих губ невольно сорвалось имя,альфа и омега моих сердечныхжеланий:
Jane!	"Джен!Джен!
Jane!’”	Джен!"
“Did you speak these words aloud?”	- Вы произнесли эти слова вслух?
“I did, Jane.	- Да, Джен.