Мы должны были заниматься один раз в неделю, но обычно что-нибудь мешало, и мы встречались едва ли один раз в три недели. Его [Гершвина] богатый и изобретательный ум постоянно находился в движении. Правила выводили его из себя, но не потому, что он не мог их усвоить. Без всяких усилий он мог отбарабанить любое самое сложное упражнение и потом позволить "увести" себя куда-то пряному нонаккорду с пониженной квинтой или терцией, которые нравились ему гораздо больше, и вставить их затем в мотет в стиле Палестрины. Наши занятия продолжались немногим более двух лет.
После Коуэлла у него были и другие учителя. Неофициально же Гершвин все время учился сам, получая необходимое направление для своих занятий у разных музыкантов.
Что касается совета бросить легкую музыку и сосредоточить всю свою энергию и силы на сочинении серьезной музыки, то этот совет вообще не произвел на него никакого впечатления. Гершвин часто признавался своим друзьям в том, что популярная музыка — это не только возможность обеспечить себе прекрасную жизнь, но и способ художественного самовыражения, необходимый ему так же, как и сочинение крупных произведений. Концерт фа мажор — и дифирамбы, которые он вызвал среди интеллигенции, — не могли убить в нем желание писать простым языком для массового слушателя.
В начале 1926 года Джордж Гершвин отправился в Лондон, чтобы участвовать в постановке своего мюзикла "Леди, будьте добры!". В музыкальную партитуру английского варианта постановки были включены две песни, которых не было в бродвейском варианте: совсем новая "Я лучше станцую чарльстон" (I’d Rather Charleston), слова Дезмонда Картера, и вторая, написанная Джорджем на слова Лу Пейли еще в 1919 году, "Кое-что о любви" (Something About Love).
Вернувшись в апреле в Нью-Йорк, Джордж и Айра написали великолепный номер для небольшого ревю "Американа" (Americana), который назывался "Исчезнувшая парикмахерская гармония" (That Lost Barber Shop Chord). "Американа", поставленная по книге Дж. П. МакЭвоя, стала знаменательным событием в истории музыкального театра по двум причинам. Он познакомила зрителей бродвейского театра с комедийным актером Чарлзом Баттервортом и открыла ему дорогу к будущим успехам в кинематографе, где он создал образ беспомощного, замотанного жизнью человека, по словам Макса Гордона, "производившего впечатление человека, которому всегда нужен кто-то, кто сможет помочь ему перейти улицу". В этом же ревю взорам зрителей предстала взлохмаченная, с мокрыми от слез глазами Элен Морган, сидящая на крышке рояля, откуда она проникновенно исполнила протяжную песню в стиле блюз "Я никому не нужна" (Nobody Wants Me), сразу же обеспечившую ей первое место среди исполнительниц сентиментальных песен. Ее участие в ревю "Американа" и новая интерпретация известной песни "Никто не любит меня" убедили Джерома Керна в том, что Элен Морган идеально подходит на роль Джулии в музыкальном спектакле "Плавучий театр" (Show Boat), который он собирался поставить.
Айра Гершвин написал для "Американы" четыре номера, в том числе три на музыку Фила Чарига. Один из них, "Солнечное настроение" (Sunny Disposish) сразу же стал популярным. Тот же, который был написан Айрой на музыку брата — "Исчезнувшая парикмахерская гармония" — и который исполняли Луи Лазарин и негритянский квартет "Панамериканская четверка" (Pan American Foursome), оставил публику равнодушной, но зато он был восторженно встречен критикой. Чарльз Пайк Сойер в нью-йоркской "Пост" писал о нем: "Это — Гершвин в лучшем своем проявлении, истинное наслаждение, равное во всем тому, что уже написал этот великий американский композитор", а Стивен Ратборн, критик нью-йоркского журнала "Сан", отмечал, что эта песня "наивысшая точка в спектакле, замечательная своей музыкой и своим юмором". При всей трогательности этих оценок, как сказал Айра Гершвин, эта песня "была забыта сразу же, как только в 23.15 закончился последний спектакль "Американы", и по сей день остается шестью страницами нот, и только".