Коллизия была элементарно проста, хотя и не привлекала ранее внимания. Состояла она в том, что Шекспир не был великим мыслителем и моралистом, и в этом Толстой оказывался совершенно прав. Он являлся автором «художественно совершенных и психологически утонченных пьес». Искусство не сводится к мысли и тематике, а Шекспир -поэт. «У романистов, так же как у поэтов, умственная мощь и творческая сила вовсе не обязательно предполагают друг друга». Но Шекспира превозносят за все, в том числе за то, чего у него нет. Апологетика приписывает объекту восторженного преклонения любые достоинства, чтобы уберечь его от конкуренции. «Толстой критикует Шекспира не как поэта, но как мыслителя и учителя, и эта задача не так уж сложна. Однако он бьет мимо цели: Шекспир от этого нимало не пострадал. Его репутация и удовольствие, которое нам доставляет его творчество, остаются неизменными. Очевидно, поэт - это нечто большее, чем мыслитель и учитель»549, - заключал Оруэлл.
4. Марокко
Марокканский отдых стал для Оруэлла временем размышлений и записи возникавших идей и параллелей, временем создания выдающегося произведения об английском романисте. Но размышления эти были связаны не только с художественными материями прошлого. Пребывание в Марокко совпало с тяжелейшим международным политическим кризисом, непосредственно предшествовавшим началу Второй мировой войны. Через две недели после приезда супругов Блэр в Северную Африку, в самом конце сентября, было подписано мюнхенское соглашение, на основании которого нацистская Германия с санкции Великобритании и Франции получила право на захват Судетской области Чехословакии, населенной в основном этническими немцами. И хотя большой войны удалось избежать, рассчитывать на прочный мир не приходилось. 29 сентября Оруэлл написал Джеку Коммону, что убежден в скором начале войны: «Французское население здесь совершенно не интересуется ситуацией и, очевидно, не верит, что приближается война. Конечно, им здесь не угрожает опасность, кроме молодежи, которая будет мобилизована»550.3 октября (их письма, разумеется, разминулись) Коммон писал Блэру: «Как вы знаете, здесь постоянно распространяются слухи о войне, и все думают, что на этот раз она действительно начнется». Коммон сообщал, что жителям Англии раздают противогазы, на которые мало надежды551.
Оруэлл продолжал внимательно следить и за событиями в Испании, где армии мятежников одерживали решающие победы. Тем не менее в Мадриде, который оставался пока в руках республиканского правительства, власти заняты были не столько организацией обороны, сколько выполнением советских распоряжений о расправе с «троцкистами». Когда в октябре 1938 года начался суд над руководителями ПОУМ, Оруэлл обратился к ряду британских редакторов и издателей с предложением выступить с протестом против чудовищных и лживых обвинений: «Обвинения против ПОУМ в Испании являются побочным продуктом российских судебных процессов против троцкистов, и это от начала до конца представляет собой набор лжи, включая отвратительные, абсурдные обвинения, сочиненные коммунистической прессой»552.
Оруэлл отлично понимал, что авторитетные протесты против суда в Мадриде, подобного процессам в Москве, вряд ли последуют, а если последуют, ничего не изменят. И действительно, лидеры ПОУМ X. Горкин, X. Андраде, П. Бонет и другие были приговорены (в самом конце существования Испанской республики) к длительным тюремным срокам. Несколько руководящих деятелей ПОУМ были убиты без суда. Часть осужденных окончила свои дни в заключении. В то же время некоторым, в том числе секретарю ПОУМ Хулиану Горкину, приговоренному к 15 годам тюрьмы, удалось в суматохе, последовавшей за сменой власти, бежать из заключения и эмигрировать в Мексику553. Оруэлл отслеживал все эти новости по газетам, в которых выискивал любую информацию об Испании. Инициатива Оруэлла в испанском вопросе не осталась полностью без ответа: в Лондоне был образован комитет защиты ПОУМ, который провел несколько публичных акций. И хотя сам Оруэлл был в Марокко, в его архивном фонде сохранилась афиша о проведении митинга поддержки ПОУМ в Лондоне 20 ноября 1938 года.554
Проведя в Марокко около шести месяцев, Эрик Блэр счел, что экзотическую поездку, во время которой он ощущал себя оторванным от судьбоносных мировых событий, следует завершить. В марте 1939 года на японском корабле, отправившемся из Касабланки, Блэры отплыли в Великобританию. Решение вернуться было вызвано еще и тем, что в те недели от скоротечного рака кишечника умирал отец Эрика Ричард Блэр. Прямо с корабля Эрик отправился к родителям. Несколько дней он провел у отцовской постели, что-то читая вслух, рассказывая какие-то случайные эпизоды из африканских впечатлений. При этом сам Эрик по возвращении в Англию схватил сильную простуду, чувствовал себя очень плохо, хотя на этот раз каким-то чудом бронхит не последовал.