Начало мировой войны 1 сентября 1939 года поставило Оруэлла в затруднительное положение. В новых условиях, когда его страна стала воюющей стороной, правда ведшей поначалу «странную войну», без активных военных действий, пацифистская позиция Оруэлла приближалась к пораженчеству в столкновении с реакционным, человеконенавистническим, тоталитарным режимом - фашистским. Пока бывший борец с фашизмом в Испании философствовал о том, как применить пацифизм к сложившейся ситуации, немцы захватили большую часть Франции, объявившей о капитуляции. В самой Великобритании вместо умиротворителя Чемберлена во главе правительства стал Уинстон Черчилль, осуждавший пассивную британскую внешнюю политику и полный решимости вести войну с Германией до победного конца. В то же время «битва за Англию» (как назвал ее Черчилль) или «блицы» (как называло их население) - массированные налеты германской авиации на Лондон и другие города страны - свидетельствовали о намерениях Гитлера заставить Англию сдаться и запросить мира.
С 7 сентября 1940 года 57 ночей подряд германская авиация бомбила Лондон. Одним из самых разрушительных был первый налет. Блэр в этот вечер был в гостях у Коннолли, жившего в районе Пиккадили. Они поднялись на крышу и наблюдали, как один за другим вспыхивали пожары в доках Ист-Энда. С некоторым злорадством он записал в дневник, что был потрясен «размерами и великолепием пламени»562. Они вынуждены были укрыться, так как рядом с ними упал осколок бомбы. Оруэлл «чувствовал себя как дома во время блица - в этой обстановке падающих бомб, мужества, разрушений, нехватки всего, бездомности, признаков революционного настроения»563. В другой раз бомба разорвалась недалеко от дома Блэров. Услышав страшный грохот, Эрик невозмутимо спросил жену: «Случилось что-нибудь?» Столь же спокойно Эйлин ответила: «Только окна вышибло».
Блэры никогда не спускались в бомбоубежище во время ночных налетов. Часто они походили к окну и наблюдали, что происходит на улицах и сколь разрушителен налет, а затем выходили на улицу, чтобы помочь в случае необходимости соседям564. Позже Оруэлл признался, что испытывал гордость за своих сограждан, которые с почти невозмутимым видом, не спеша, не обгоняя друг друга, направлялись в бомбоубежища по сигналу воздушной тревоги и покидали их, как только завершался налет, чтобы проверить, цел ли их дом, и начать разгребать образовавшиеся завалы. Иногда же даже под бомбами они не прерывали привычных занятий. С восторгом, но и с оттенком садизма Эрик сделал запись в дневнике 17 сентября 1940 года о своем парикмахере и его клиентах, которые, как ни в чем не бывало, продолжали свои занятия во время бомбардировок: «Когда-нибудь бомба упадет так близко, что заставит его вскочить, и он срежет кому-нибудь половину лица»565.
Самому ему не раз предлагали переждать эти страшные месяцы в деревне Воллингтон. Обычно в таких случаях он отделывался общими фразами, но как-то в сердцах ответил: «Пока идет война, надо оставаться здесь. Нельзя уезжать, когда людей бомбят, как в аду»566.
Однажды Эйлин, которая, как и многие лондонцы, опасалась самого худшего, заговорила об отъезде в Канаду на случай оккупации Британских островов немцами, добавив, что и оттуда можно будет вести пропаганду против нацизма. «Лучше умереть, если необходимо», - ответил Эрик, а в дневнике, записав этот разговор, добавил с грустью: «Лучше умереть, если это необходимо, и, может быть, в смысле пропаганды смерть окажется полезнее, чем жизнь за границей без существенной пользы и за счет благодеяний других людей. Не то чтобы я хотел умереть; у меня есть так много всего, для чего следует жить, несмотря на плохое здоровье и на то, что нет детей»593.
И все же после начала войны Оруэлл на публике вел себя так, будто ничего сверхъестественного не произошло. Он явно колебался, не приняв окончательного решения, оставаться ли ему пацифистом-пораженцем или же изменить свои политические предпочтения. В журналах продолжали появляться его рецензии и обзоры, в которых автор, как правило, отказывался от каких-либо даже самых общих оценок современной ситуации. И только по некоторым высказанным как бы вскользь мыслям можно понять, какая трудная внутренняя трансформация происходила в сознании и чувствах этого неординарного человека.