Джотто и ораторы. Cуждения итальянских гуманистов о живописи и открытие композиции

Кто же такие гуманисты? Ответ на этот вопрос сам по себе не очевиден. В самом начале книги Баксандалл предупреждает своих читателей:

«Гуманист» – слово, которого ранние итальянские гуманисты не знали, равно как и слова «гуманизм». Представляется, что термин humanista возник из университетского сленга конца пятнадцатого века: так называли преподавателя studia humanitatis (см. стр. 11 наст. изд.).

В поддержку своего тезиса Баксандалл в одном из примечаний упоминает важнейшую статью Аугусто Кампаны (1946), в которой тот предпринял попытку детально и с воссозданием контекстов реконструировать историю слова humanista, чье значение оказалось чрезвычайно далеко от обобщенного, трансисторического использования таких понятий, как «гуманист» и «гуманизм». Независимо от Кампаны, аналогичный метод был предложен Полом Оскаром Кристеллером, а затем развит Джузеппе Биллановичем (оба они упомянуты в том же примечании).

«Когда ранним гуманистам требовался термин, чтобы описать себя как класс, – продолжает Баксандалл, – они обычно использовали слово orator». Оба слова (оратор, гуманист) задают контекстуальную перспективу книги, акцент в которой сделан на связи между словами и изображениями[336]. Сегодня возникает соблазн истолковать исследование в свете оппозиции между этическим и эмическим, предложенной лингвистом, антропологом и протестантским миссионером Кеннетом Пайком[337]. Пайк предложил различать категории, которые использует наблюдатель и актор, и это различение оказало сильное влияние на антропологов и лингвистов, между тем как историки и искусствоведы, напротив, были склонны его игнорировать[338]. Баксандалл мог бы служить исключением из этого правила. В слове «наблюдатели», соединенном с понятием «гуманист» в подзаголовке «Джотто и ораторов» («Humanist Observers of Painting in Italy and the Discovery of Pictorial Composition»), слышится отголосок фрагмента из книги Пайка «Язык в связи с единой теорией структуры человеческого поведения» («Language in Relation to a Unified Theory of the Structure of Human Behavior») – «Различия между этическими наблюдателями» («Differences in etic observers»)[339]. Я не в силах доказать, что Баксандалл был знаком с трудом Пайка, однако простое совпадение кажется маловероятным[340]. В любом случае различение этического и эмического проясняет сущность стратегии Баксандалла. Он реконструирует способ, с помощью которого гуманисты описывали живопись в период между 1350 и 1450 годами, прибегая к методу китайских шкатулок. «Гуманизм», как трансисторический термин, – это этическая категория, которую автор немедленно отвергает; на первый план выходят эмические понятия, такие как «orator» или «humanista». Однако последние термины, в свою очередь, также выступали в качестве этических категорий, поскольку относились к людям, оценивавшим изображения со стороны. По умолчанию подобный взгляд исключал из рассмотрения жаргон, принадлежавший самим живописцам.

Связь между словами и изображениями, центральная тема «Джотто и ораторов», волновала Баксандалла до конца его жизни (его последняя книга «Слова для изображений» («Words for Pictures») вышла в свет в 2003 году). Он осознавал ограниченный характер собственного эксперимента. Комментируя трактат Бартоломео Фацио «De viris illustribus» («О знаменитых мужах»), он писал:

Фацио в полной мере воспользовался ключевыми возможностями гуманистической традиции художественной критики; неясным остается вопрос, смогла ли гуманистическая традиция художественной критики в полной мере воспользоваться потенциальными возможностями самого гуманизма (см. стр. 187 наст. изд.).

Однако в последней главе книги все меняется. «Открытие художественной композиции», анонсированное в заголовке, выходит на первый план. Гуманист-наблюдатель, воплощенный в фигуре Леона Баттисты Альберти, становится актором. Потенциальные возможности гуманизма, а также влияние живописи Джотто и его младших современников (Мазаччо), внезапно проявляются в сравнении между текстуальной и художественной композицией, которое делает Альберти. Баксандалл трансформирует сопоставление в поразительную схему. Он пишет: