Джульетта стреляет первой

– Сделайте нам два «Мохито».

– А как быть с ужином? – подняла брови женщина.

– Как договаривались, – сухо ответил Марк.

Когда дверь за служительницей закрылась, внимательно взглянул на Татьяну:

– Хочу задать тебе один вопрос.

«Любишь ли ты меня?»

Девушка приготовилась импровизировать.

Но не увидела в его глазах ни намека на любовные искры. Второй подряд фригидный Максимус. Что за мужики пошли?!

– Я тебя слушаю. – Таня, по всем законам кокетства, быстро стрельнула взглядом в угол, на нос, на предмет.

Марк глубоко вздохнул – и выпалил:

– Ты поняла, зачем мы тебя сюда позвали?

– Что?

Дверь в столовую отворилась. Женщина подала коктейли. На Таню взглянула с сочувствием – или показалось?

– Ты поняла, зачем тебя позвали на Матуа? – повторил он, когда прислуга покинула комнату.

«Я считала тебя лопушком. Но пока выходит, что дурочка я», – быстро подумала Татьяна. И осторожно произнесла:

– Знаю только то, что написано в моем контракте.

Марк насмешливо сказал:

– Неужели ты правда думаешь, что мы платим полмиллиона за твои забеги, конкурсы и доски почета?

«Эй, парень! Давай мы лучше будем говорить о любви!» – в отчаянии подумала девушка.

А он продолжал напирать:

– Ты в рейтинге ста самых умных женщин Москвы. И до сих пор не догадалась, чем мы заняты на самом деле?

Таня вспыхнула:

– Почему ты говоришь со мной таким тоном?!

– Потому что мне некогда рассусоливать. Время давно пришло. Ты нам нужна для реальных дел. И я хочу знать, понимаешь ли ты ситуацию. В курсе ли того, что здесь делаем мы с Юлианой? Или тебе все разжевать нужно?

Таня думала, ей следует закрыть глаза и ничего не видеть. Но, оказывается, наоборот, ей следовало побыстрее догадаться.

Она осторожно сказала:

– Я могу ошибиться – доступа к Интернету у меня нет. Но мне показалось, что вы отрабатываете специальную технологию. Я читала про нее раньше. Кажется, она называется Окно Овертона.

– И какова наша цель?

– «Мне девять лет, и я в разводе». «Ромео и Джульетта». Все эти статейки. Митинги протеста – нарочито несерьезные. Общественное сознание изменено. Народ подогрет. Подготовительный этап завершен. Следующим шагом должен быть референдум. Вы ведете к тому, чтобы люди – сами! – захотели принять закон.

– Какой?

– Любви все возрасты покорны. И ждать восемнадцати просто глупо.

– Молодец, – улыбнулся. – Пятерка.

Таня ухмыльнулась:

– Выдашь повышенную стипендию?

– Нет. Для начала возьму тебя в дело. Премия – огромная! – будет позже.

– Вы хотите, чтобы я во всем этом тоже участвовала? – уточнила Татьяна.

– Да. Я специалист в области политических технологий. Юлиана – пиарщик. Но нашей команде явно не хватает хорошего рекламиста.

– Ты считаешь, я соглашусь рекламировать педофилию? – поинтересовалась Садовникова.

– Во-первых, такого слова нет. Есть эфебофилия.

– Ну да. Один из постулатов Овертона: нужно обязательно придумать красивый эвфемизм.

– А во-вторых, – бесстрастно продолжал Марк, – выхода у тебя нет.

Увидел, как изменилось Танино лицо, и небрежно добавил:

– Ты, конечно, можешь заплатить штраф за досрочное расторжение контракта и улететь домой. Но я читал твой психологический профиль и думаю, что ты не откажешься принять участие в абсолютно новом, уникальном, удивительном по своим возможностям проекте. Матуа – идеальная площадка, чтобы обкатать технологию. А дальше – весь мир будет у наших ног!

Таня молчала. Марк горячо продолжал:

– Педофилия – мерзость, никто не спорит. Мы тоже резко против насилия над детьми. Против секса с младенцами. Но что делать, если приходит любовь? Красивая и роковая, как у Ромео с Джульеттой?

– Слушай, – поморщилась она, – я не электорат. Не надо пудрить мне мозг.

– Хорошо, – легко согласился он. – Ты насторожена потому, что не знаешь подоплеки. Я тебе о ней расскажу.

* * *

За двадцать пять лет до описываемых событий

В ее классе почти все девочки мечтали побыстрее вырасти и стать проститутками. А Лена плакала над Диккенсом и Гюго, подклеивала в альбом репродукции художников из «Огонька» и ходила в музыкальную школу.

Отцовский НИИ погибал. Зарплату задерживали по полгода. Мать крутилась на двух работах, а вечером, когда магазины закрывались, стояла у метро. Продавала хлеб, конфеты и пиво. Леночкина музыкальная школа подорожала, но родители из последних сил изыскивали средства.

Три раза в неделю Лена сама (сопровождать было некому) доходила до метро «Выхино» (станцию все называли по-старому – «Ждановская») и ехала до «Площади Ногина» – то есть, простите, теперь «Китай-город». Поднималась по эскалатору, выходила на Маросейку (бывшую улицу Богдана Хмельницкого), обязательно совала нос в булочную – пахнет ли теплым хлебом? Иногда (все реже и реже) ей удавалось заполучить любимое лакомство – горячий, с вкусно-твердой ручкой, калач. Потом девочка садилась на троллейбус, ехала три остановки. Переходила дорогу, ныряла во дворы. И оказывалась – в прошлом.