e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

бы, несмотря на потерю драгоценной запонки, расположен к нему: «…к вашим

услугам ... радуясь, что Цинциннат наконец разговорился». Однако вместо ответа на единственный интересующий его вопрос, Цинциннату предлагаются в

«печатном виде речи, произнесённые на суде», о чём следует «подать соответствующее прошение», – что очень напоминает логику советских судебных

процессов середины 1930-х годов, когда жертве предоставлялась видимость

юридического обслуживания, а на самом деле оно было лишь формальным

бумажным сопровождением предрешённого приговора.

«Публика – и все мы, как представители публики, хотим вашего блага, это, кажется, ясно, – резюмирует директор разговор. – Мы даже готовы пойти

навстречу вам в смысле облегчения одиночества», – и Цинциннату обещают

соседство «нового арестантика»,2 а на самом деле – его палача. Кто обещает?

Начинает этот разговор директор, а дальше повествователь вносит намерен-ную путаницу, давая понять, что персонажи взаимозаменяемы и разницы в

ролях между ними нет. «Я покоряюсь вам, – призраки, оборотни, пародии. Я

покоряюсь вам. Но всё-таки я требую, – вы слышите, требую (и другой Цинциннат истерически затопал, теряя туфли), – чтобы мне сказали, сколько мне

осталось жить… и дадут ли мне свидание с женой».1 «Другой», в данном случае, функционально то же самое, что знакомый уже читателю «призрак» Цинцинната, позволяющий мысленно реагировать так, как хотелось бы, внешне не

давая повода к себе придраться. Другое дело – «призраки, оборотни, пародии», окружающие Цинцинната, они просто манекены извращённого мира, не более

того. Но они постоянно подвергают его соблазну усомниться в этом и, тем самым, подчинить себе его волю, «перековать» его, заставить играть в их игры.

Изображая сочувствие и гуманность, все трое ведут Цинцинната на прогулку – посмотреть сверху, с башен крепости на далёкие и живописные

2 Там же. С. 28.

1 Там же. С. 29.

266

окрестности, как бы демонстрируя ему, что он потерял, не желая быть, как все

– «прозрачным». И он «в неподвижном … блаженном отчаянии глядел на

блеск и туман Тамариных Садов, на сизые, тающие холмы за ними, – ах, долго

не мог оторваться… Как это всё обаятельно, – обратился Цинциннат к садам, к

холмам … – Обаятельно! Я никогда не видал именно такими этих холмов, такими таинственными. Неужели в их складках, в их тенистых долинах нельзя

было бы мне… – Нет, лучше об этом не думать».2 Нет, не получается из Цинцинната гностик – он слишком жизнелюбив (по образу и подобию своего создателя): «Его глаза совершали беззаконнейшие прогулки».3

Бесконечной «обаятельности» и таинственности природы намеренным

контрастом предстаёт технологическая деградация подобного общества – в

силу

неизбежной

исчерпанности

его

интеллектуальных

ресурсов:

«…наполовину заросшие очертания аэродрома и строение, где содержался по-чтенный, дряхлый, с рыжими, в пёстрых заплатах, крыльями самолёт, который

ещё иногда пускался по праздникам – главным образом для развлечения калек.

Вещество устало. Сладко дремало время».4

К концу прогулки по стенам тюрьмы у адвоката Романа Виссарионовича

и директора Родрига Ивановича спины оказались одинаково запачканы извёсткой

– и ничего хорошего эта одинаковая метка Цинциннату не обещала.5

IV.

Ещё в предыдущей главе Цинциннату довелось увидеть, идя по коридорам тюрьмы на прогулку, дочку директора тюрьмы Эммочку – двенадцатилет-нюю девочку, – и он «испуганно улыбнулся ей».1 Теперь же она проскользнула

мимо Родиона к нему в камеру и спряталась за стол. В её повадках Цинциннату почудилось «дикое, беспокойное дитя». На дважды заданный им вопрос –

не жалко ли ей его, она ничего не ответила. Он пытался выведать у неё, на какой день назначена его казнь, – и тогда она, «как поднятая вихрем», кинулась к

двери и застучала в неё «пятками рук».2

Это дитя не дикое, это дитя тюремное – у неё даже платье и носки клетча-тые, рисунка тюремной решётки, но Цинциннат, отчаянно цепляясь за призрак

надежды, уже видел готовый сценарий спасения: «…как в поэтической древности, напоила бы сторожей, выбрав ночь потемней».3 Однако Эммочка на

2 Там же. С. 31.

3 Там же. С. 32.

4 Там же. С. 31-32.

5 Там же. С. 32.

1 Там же. С. 30.

2 Там же. С. 32-34.

3 Набоков В. Приглашение на казнь. С. 34.

267

мольбы Цинцинната – «скажи мне, когда я умру?» – лишь с треском перели-став и захлопнув несколько книг, бросилась к открытой, наконец, двери и

только из-за плеча Родиона взглянула на Цинцинната. Ему почудился в этом

взгляде некий «союз молчания».

«Я кончил все книги…Какая тоска, Цинциннат, какая тоска ... пошёл бродить. Снова перебрал все надписи на стенах… Опять ходил. Опять читал уже

выученные наизусть восемь правил для заключённых.4 Опять шагай. Тоска! На

столе наваленные книги прочитаны все».5 Настойчивое нагнетание этих трёх