написать идеальный в его представлении критик, каковой, как нетрудно догадаться, оборачивается его же собственным альтер-эго. Причём и стихи, и факти-ческая авторецензия в данном случае компетентно защищены вездесущим па-троном центрального персонажа – его сочинителем, и поэтому заведомо обеспе-чены неким уровнем и характером, не позволяющим дать в обиду своего подопечного, – в то же время не только допуская, но и предполагая естественные
для возраста и опыта героя недостатки. Хотя сборник Фёдора озаглавлен и
внешне оформлен точно так же, как изданные юным Набоковым за свой счёт в
1916 году «Стихи», – на этом сходство и кончается. В своё время за этот опус
публично, в классе, с подачи словесника Гиппиуса, самолюбивый тенишевец
Набоков подвергся всеобщему осмеянию. Впоследствии он и сам сожалел о
преждевременной публикации действительно совсем ещё ранних проб своего
стихотворчества. Похоже, что приурочив первый выход в свет произведения
своего романного ученика к гораздо более зрелому (почти на десять лет) возрасту, Набоков как бы брал реванш за свой слишком ранний и потому неудачный
дебют, из-за которого его недоброжелатели, особенно классный воспитатель В.
Гиппиус и его двоюродная сестра Зинаида пытались поставить на нём клеймо
бездарности.
На сей раз, оснастив своего протеже весомой частью собственного опыта, автор предъявляет от его имени что-то вроде верительной грамоты, в которой
прямо-таки по пунктам, со свойственной зрелому писателю обдуманностью, выявляются основные конститутивные черты личности и творчества протагониста. «Перед нами небольшая книжка, озаглавленная “Стихи”, – представляется он читателю, – содержащая около пятидесяти двенадцатистиший, посвя-2 Там же. С. 165-166.
327
щённых целиком одной теме – детству».1 Это пункт первый и очень важный, поскольку заявленная тема – не какие-то надуманные, трафаретные «лунные
грёзы», мельком и пренебрежительно упомянутые в скобках середины этой
фразы,2 а реально пережитые и дорогие памяти поэта события и впечатления
его детства, стихи о котором он сочинял «набожно». Что это значит – объясняет пункт второй: с одной стороны, он «стремился обобщить воспоминания, преимущественно отбирая черты, так или иначе свойственные всякому удав-шемуся детству», – с другой же – «он дозволил проникнуть в стихи только то-му, что было действительно им, полностью и без примеси».3 Слово «им», заметим, в 1937 году, в первой, журнальной публикации романа в «Современных записках» было выделено автором разрядкой4 – тем самым читателю давалось понять, что речь пойдёт от имени глубоко сосредоточенной на себе
личности, в этом отношении, видимо, неотличимой от автора, также с детства
проявлявшего выраженный индивидуализм. Следующее, третье признание
Фёдора – это «большие усилия», приложенные им для того, чтобы «не утратить руководства игрой» и в то же время «не выйти из состояния игралища»,5
то есть стремление одновременно держать под контролем обе роли – и автора, и персонажа, каждого в своей ипостаси. Что это, как не прокламируемая впоследствии позиция писателя мировой признанности, заявлявшего, что «в приватном мире» романа он «совершеннейший диктатор», а его герои – «рабы на
галерах».6
Четвёртое из выделяемых в тексте определений творчества молодого поэта кажется, во второй его части, едва ли не парадоксом: «Стратегия вдохновения и тактика ума, плоть поэзии и призрак прозрачной прозы».7 «Плоть» и
«призрак» здесь, против привычных, стандартных моделей, явно и намеренно
поменялись местами: но таков уж Набоков, давно известный своей синестезией и в этой области: «…я никогда не видел никакой качественной разницы
между поэзией и художественной прозой. И вообще, хорошее стихотворение
любой длины я склонен определять как концентрат хорошей прозы, независимо от наличия ритма или рифмы».1 Не воспринимая поэзию и прозу абсолютно
противопоставленными, усматривая между ними не только дихотомию, но и
1Там же. С. 166-167.
2 Набоков намекает здесь на своё юношеское стихотворение «Лунные грёзы», в 1916 г.
без его ведома опубликованное в журнале «Вестник Европы». См.: Федотов О.И.
Между Моцартом и Сальери: О поэтическом даре Набокова. М., 2014. С. 27.
3 Набоков В. Дар. С. 167.
4 См.: Долинин А. Комментарий… С. 71 («Современные записки». Кн. LXIII. С.12).
5 Набоков В. Дар. С. 167.
6 См., например: Набоков В. Строгие суждения. С. 88, 119.
7 Набоков В. Дар. С. 167.
1 Набоков В. Строгие суждения. С. 60.
328
возможности для симбиоза, автор счёл нужным обогатить подобными способностями также и свою ипостась в персонаже – молодого Годунова-Чердынцева.
Далее (в-пятых), упав с книгой на диван, самозванный рецензент решил
«проверить доброкачественность этих стихов и предугадать все подробности
высокой оценки, им данной умным, милым, ещё неизвестным судьёй… Теперь