e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

он читал как бы в кубе, выхаживая каждый стих ... вновь пользовался всеми

материалами (курсив мой – Э.Г.), уже однажды собранными памятью для извлечения из них данных стихов».2 Узнаём уже знакомого нам в Набокове эм-пирического писателя – на этот раз в Фёдоре, его образе и подобии также и в

этом отношении: «материалы» для него – в деталях хранимые памятью наблюдения и переживания – творческой фантазии не помеха, напротив, они обеспечивают достоверность, «доброкачественность» стихов. Первое стихотворение

в сборнике – «Пропавший мяч»: на двенадцать его строк приходится едва ли

не страница посвящённой ему упоительно поэтической прозы, буквально ис-пещрённой поразительными для детской, ранней памяти деталями воспоминаний, которые и являются проходящими проверку «материалами», – «всё это

самые ранние, самые близкие к подлиннику воспоминания». Причём, «пытли-вой мыслью» склоняясь к этому «подлиннику», Фёдор присовокупляет к нему

свои философско-метафизические размышления о жизни и смерти3 (и это шестой, завершающий пункт приведённого выше списка), которые впоследствии, в более зрелом и продуманном виде оформятся в зачин всех трёх вариантов

автобиографии писателя. Напрашивается вывод: все шесть выделенных пунктов в совокупности удостоверяют не что иное, как глубинное родство героя и

автора, их общую, соприродную творческую биографию.

Походя слегка поддразнивая читателя пародийной стилизацией (под критика П. Пильского из рижской газеты «Сегодня», известного нелепостью своих рецензий4), Фёдор обращается к кому-то, кто «иначе пишет, мой безымян-ный, мой безвестный ценитель, – и только для него я переложил в стихи память о двух дорогих, старинных, кажется, игрушках».5 Стихи, впрочем, за исключением двух строчек почти в самом конце этого длинного, на целую страницу пассажа, не приводятся; зато эти две заводные игрушки – любовно, подробнейшим, тщательнейшим образом описанные и органично вписанные в

атмосферу родного дома заодно с Ивонной Ивановной и выпрошенным у неё

ключом, – на наших глазах преобразуются взрослым Фёдором в развёрнутую

метафору таинства творческого процесса, проявляющего, однако, и некоторые

2 Набоков В. Дар. С. 167.

3 Там же. С. 167-168.

4 См. об этом: Долинин А. Комментарий… С. 71-72.

5 Набоков В. Дар. С. 169.

329

закономерности, которые возможно и небесполезно постигнуть, чтобы

научиться этим процессом, хотя бы отчасти, управлять (а как хотелось бы!).

Так вот, тут и там, вразбивку, отмечается, что и «с аметистовой грудкой1 …

маленький малайский соловей», и вторая игрушка – «с шутовской тенью подражания – как пародия всегда сопутствует истинной поэзии, – … клоун в ат-ласных шароварах, опиравшийся руками на два белёных бруска», – обе эти

воспетые поэтом игрушки жили каждая в своей комнате, на своей высокой

полке,2 что прозрачно символизирует, в понимании Набокова, требуемые для

творчества условия. «Высокая полка» в отдельной комнате – не что иное, как

разделяемое Набоковым с Флобером мнение, что писателю должно обитать в

«башне из слоновой кости», спасительной от нежелательных внешних влияний, – только так может рождаться мысль, живущая «в собственном доме, а не

в бараке или в кабаке».3 В самом деле, обе игрушки, независимо друг от друга

и каждая на свой лад, не заводятся непосредственно и сразу, от одного меха-нического воздействия на них ключа, – что-то странное у них с пружиной, которая, однако, действует, но – «впрок», от «таинственного сотрясения» или

«нечаянного толчка»,4 то есть того самого «ни с того ни с сего», замеченного

за собой Фёдором. Так же непредсказуемо – то ли на «полуноте» у птички, то

ли у клоуна, который «угловато застывал», – кончался завод. «Не так ли мои

стихи…» – вопрошает Фёдор. И не слишком удовлетворённо заключает: «Но

правда сопоставлений и выводов иногда сохраняется лучше по сю сторону

слов».5 Так или иначе, но именно санитарный кордон независимости, неготов-ность к немедленному, суетному угождению любому сиюминутному «ключу», тугая пружина, дальновидно хранящая «впрок» память о бесцеремонных по-кушениях её завести, – но и чуткая к «таинственным сотрясениям» и «нечаянным толчкам», побуждающим на свой, единственный и неповторимый лад отвечать на вызов, – всё это тоже передоверенный Фёдору автором опыт творчества, который, вдогонку к предыдущим представленным нам шести пунктам

его писательского резюме, впору зачислить седьмым.

«Постепенно из накопляющихся пьесок складывается образ крайне вос-приимчивого мальчика, жившего в обстановке крайне благоприятной. Наш

поэт родился двенадцатого июля 1900 года в родовом имении Годуновых-Чердынцевых Лёшино. Мальчик ещё до поступления в школу перечёл немало

1 Аметист – драгоценный камень сиреневого цвета. Исследователям давно известно, что во всём сиреневом Набоков зашифровал свой псевдоним Сирин.

2 Набоков В. Дар. С. 169-170.

3 Там же. С. 477.

4 Там же. С. 169-170.