e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

уточнённым данным, Чернышевский работал над романом с 14 декабря

1862-го по 4 апреля 1863 года.1 Прохождение рукописи в печать было орга-низовано заинтересованной стороной с исключительной оперативностью: уже 15 января первая порция была передана Потаповым в следственную

комиссию, через неделю последовала тем же маршрутом вторая, а затем, 26

января, через обер-полицмейстера, обе получил Пыпин, с правом напечатать «с соблюдением установленных для цензуры правил».2 Пыпин, в свою

очередь, передал всё Некрасову для «Современника», который в феврале

1863 года, после восьмимесячного запрета, снова был разрешён. Тогда же

снова было разрешено и «Русское слово», «и, нетерпеливо ожидая журнальной поживы, опасный сосед уже обмакнул перо». Под «опасным соседом»

Набоков здесь имеет в виду Писарева, критические статьи которого публиковались в «Русском слове».

Ловко предусмотренная следствием мышеловка готова была вот-вот захлопнуться. И тут, – видится биографу – «какая-то тайная сила», сжалившись, пыталась спасти страдальца, отвести нависшую над ним беду. 28 января, «из-за того, что начальство, раздражённое его нападками, не давало ему свидания

с женой, он начал голодовку».3 Необъявленная и совершенно беспрецедентная

1 Набоков В. Дар. С. 431; Долинин А. Комментарий… С. 440.

2 Цит. по: Долинин А. Там же.

3 Набоков В. Там же; Долинин А. Там же.

458

как способ протеста, она не сразу была распознана, пока, наконец, «стало очевидно, что Чернышевский решил умереть голодною смертью»4, и 3 февраля

«во втором часу» к арестанту был прислан врач при крепости ... – и в этот же

день, в этот же час Некрасов, проездом на извозчике … потерял свёрток, в котором находились две … рукописи с заглавием “Что делать?”».5

В этом совпадении и привиделся Набокову, с присущей ему верой в

судьбу (впрочем, испытывающей человека методом собственных и людских

проб и ошибок), шанс на спасение Чернышевского, прискорбно упущен-ный. Бедный чиновник, нашедший упавший в снег свёрток, соблазнился

объявлением, данным Некрасовым в газете, и получил свои пятьдесят рублей, обрекая книгу на публикацию, «счастливая судьба которой должна бы-ла так гибельно отразиться на судьбе её автора».1 В данном случае суждение

Набокова лишь подтверждает его же собственные, неоднократные ссылки на

Бергсона, полагавшего, что человек живёт в тюрьме своего «я» и, за редчай-шими исключениями, другого понять не может.

Одержимость Чернышевского посвятить свою жизнь и судьбу какому-то

мифическому «общему благу», рискуя при этом попасть под каток «дуры-истории», была настолько чужда эгоцентричной природе характера его биографа, что отторгалась им как нечто нелепое и противоестественное. Он так и

не понял, каким образом, несмотря на чудовищно бездарную беллетристику

романа «Что делать?», это произведение, в качестве своего рода катехизиса, учебника жизни в социально враждебном окружении, обеспечило Чернышевскому не только прижизненную, но и долговременную посмертную славу, которая, как оказалось, была мечтой отнюдь не на пустом месте, и следы её

неожиданно и периодически всплывают и поныне. Как точно определил один

из современных специалистов: «Это первое произведение, написанное разно-чинцем, о разночинцах и для разночинцев, – со всеми вытекающими отсюда

крайностями, “болезнями роста”, особенностями и недостатками».2

В истории с голодовкой и последующей стремительной, всего за три месяца законченной работой над романом, Чернышевский продемонстрировал решимость, без которой он не был бы понят и принят как признанный вождь революционно-демократического движения. 6 февраля голодовку как будто бы пре-кратив, он уже на следующий день в письме коменданту крепости пригрозил, что в случае, если ему опять откажут в свидании с женой, готов её возобновить

4 Долинин А. Там же.

5 Набоков В. Дар. С. 431-432; см. также об этом: Долинин А. Комментарий… С. 441-442.

1 Набоков В. Дар. С. 432.

2 См.: Сердюченко В. Чернышевский в романе В. Набокова «Дар». К предыстории вопроса // «Вопросы лит-ры». 1998. № 2. С. 333-342.

459

и «идти, если нужно, до конца». В спровоцированном им шантаже, разыгранном

на три персоны: его собственной, Потапова и коменданта плюс следственной

комиссии (с непременным обменом посланиями), – победил, в сущности, он, арестант, в лице настоявшего на разрешении свидания коменданта.

13 февраля комендант сообщил Потапову, что Чернышевский совершенно

здоров и «вовсю пишет». 18 февраля комиссия утвердила разрешение на свидание, и 23 февраля, после семи с половиной месяцев перерыва, оно, наконец, состоялось.3 При прощании Чернышевский «с особенным ударением» сказал

жене: «Ни у меня, ни у кого другого не может быть оснований думать, что ме-ня не отпустят на свободу».4