e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

нему в кротовом пальто – теперь, по-видимому, эти двое – агенты ей в поддержку. Танцмейстер сбил мячом синие, от солнца (символически – от «солнечного» Драйера) очки Франца (чтоб не прозревал!) – «очень все смеялись, очки чуть не утонули». Потом Франц и Марта поплыли вместе очень далеко, а

стоявшая рядом с Драйером незнакомая старушка «в одном нижнем белье» по

2 Там же. С. 159-160.

1 Там же. С. 166-168.

2 Там же. С. 166-167.

3 Там же. С. 168.

111

этому поводу почему-то очень волновалась (некий прообраз матери Франца?).

И Драйер почему-то тут же решил, что нужно непременно научиться плавать

(подсказка интуиции?). Солнце, агент Драйера, «растерзало ему спину» (чтобы

на следующий день не лез в воду), но Марта сказала, что «завтра пройдёт…

непременно… навсегда». «Да, конечно (думает он) – кожа окрепнет». Драйер

дурно спал эту ночь, горела спина, и, закрывая глаза, он «видел воронку, которую они выкопали, чтобы будка стояла уютно», – в понимании Марты, «уютно» – это без него, Драйера. Завтра утром нужно выиграть пари. Глупое пари.

Марта таких вещей не понимает … завтра это будет доказано».4

Весь этот пассаж – немногим больше, чем полстраницы. Практически

в каждой строчке, в каждой фразе – намёк, предупреждение, пророчество

непредсказуемых потусторонних или природных сил, – и слепота, неведе-ние, искажённые представления людей, в особенности тех, которые верят

в неукоснительные планы.

Драйер беспокоится: «Не пошёл бы завтра дождь. Барометр падает, падает…». Он всё ещё дорожит хоть каким-то вниманием жены, тем, что она «согласилась с ним поиграть и не отказалась в последнюю минуту – из-за дурной

погоды, как он втайне боялся».1 Марта сказала, что, пожалуй, пойдёт дождь, и

стала торопить Драйера: «А то ещё польёт дождь» – она явно забыла, как долго и тяжело она болела, почти с осени и до весны. А между тем, по балкону

уже многозначительно «гулял ветер». И Драйер по слогам читал фамилию одного из постояльцев гостиницы: «По-ро-кхов-штшт-коф».2

Момент критический – вот-вот должно состояться «глупое пари», и автор

готов напрямую вмешаться в ход событий через своего представителя, некоего

«иностранца» Пороховщикова, сама фамилия которого, однако, совершенно не

согласуется с той скромной функцией – надзора, – в которой признавался

Набоков в предисловии к американскому изданию романа. Надзирателю, самое большее, пристали ключи от камер, а не пороховой заряд. А ситуация, в

самом деле, будет взорвана – в последний момент.

Марте не терпится: «Пусти, – я не могу выйти» (Драйеру). Франц, в очках

и халате, на взгляд Драйера, похож на японца (камикадзе?). Драйер, как всегда, легкомысленный и щедрый, даёт партнёрам по пари пятнадцать минут форы и

не очень-то заботится, застанет ли его звонок из конторы о деле на какие-нибудь сто тысяч. Но звонок, «случайно», застаёт – творческий риск всегда на

стороне Драйера, уж об этом автор позаботится.

Драйер, в отличие от Марты, в этот день исключительно чуток к подсказкам погоды: «Было холодно, неинтересно без солнца… Но его что-то не тяну-4 Там же. С. 167.

1 Там же. С. 168,170.

2 Там же. С. 169.

112

ло купаться… Ни в каком случае… Холодно, тучи, море как чешуя». Марта же

«на минуту влезла в воду, чтобы согреться. Промах. Мокрый костюм прилип к

груди, к бёдрам, к спине, зябли ноги, – но Марта была слишком взволнована и

счастлива, чтобы обращать внимание на такие глупости». Франц был способен

только на то, чтобы механически грести, «то угрюмо склоняя лицо, то в разма-хе отчаяния глядя в небо».3 Только силы небесные могут его спасти от соучастия в преступлении, что и произойдёт через посредничество Драйера.

Как только Драйер (неохотно) сел в лодку, а Марта «почувствовала бла-женный покой. Совершилось», автор начинает сопровождать их состояние и

общение вторящими, нюансированными откликами пейзажа и меняющейся

погоды. «Пустынный пляж, пустынное море, туманно… В груди, в голове у

неё была странная, прохладная пустота, как будто влажный ветер насквозь

продул её, вычистил снутри, мусора больше не осталось. Звенящий холод». Она

слышит беспечный голос Драйера, призывающего Франца соблюдать в гребле

лад и ритм.4 Марта в предвкушении счастья, Драйер говорит ей, что, как она и

обещала, ему гораздо лучше. Накрапывает дождь. Драйер говорит, что «нынче

мой последний день», и завтра он уезжает. Дождь усиливается. Марта собирается подать знак Францу, но Драйер не хочет меняться с ним местами: «Я только

что разошёлся. Мы с Францем сыгрались». Когда Драйер сообщает Марте о

«любопытной комбинации» стоимостью в тысяч сто, она «долго глядела на горизонт, где по узкой светлой полосе свисала серая бахрома ливня».1 Пока Марта

колебалась, верить или не верить Драйеру, «дождь то переставал, то снова лил, –

будто примеривался». По мере того, как она всё больше склонялась к решению

отложить задуманное, «дождь пошёл вовсю», а по принятию «правильного» решения – «Ничего нет легче, чем повторить такую поездку» – уже «хлестал ливень».2