e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

только сегодня он понял весь ужас перемены, о которой ему говорил отец».5 И

он сбегает, назад – на дачу, по дороге «вдоволь наплакавшись … со смутной, мстительной мыслью: добраться до дому и там спрятаться, провести там зиму, питаясь в кладовой вареньем и сыром». Когда его настигли и сняли с чердака,

– до коляски сына несли не отцовские руки, а, «как самый сильный», «черно-бородый мужик с мельницы, обитатель будущих кошмаров».6

По прибытии в город, только что принудительно доставленного десятилетнего Лужина, школу панически боящегося, в школу, не усомнившись, тут

же и отдают. И даже месяц спустя, явившись наконец с визитом к классному

воспитателю, Лужин-старший, оказывается, озабочен не душевным состоянием сына, а тщеславным ожиданием подтверждения его догадок о «недюжин-ности» и «тайном волнении таланта» Лужина-младшего. Обращаясь к школь-ному учителю (в котором легко угадывается нелюбимый Набоковым В. Гиппиус), он «был полон щекочущего ожидания, некоторого волнения и робости –

всех тех чувств, которые он некогда испытал, когда, юношей … пришёл к редактору, которому недавно послал первую свою повесть».1 Похоже, посредственный писатель Лужин и сына своего воспринимает как подобие персонажа

в практикуемом им жанре поучительных повестей для учеников «среднеучеб-ных заведений», а учителя – как редактора, полномочного выносить автору

приговор его произведению. Увы, как и тогда, его ждёт разочарование:

«…вместо слов изумления ... он услышал пасмурные, холодноватые слова, до-казывавшие, что его сына воспитатель понимает ещё меньше, чем он сам. О

какой-либо тайной даровитости тот и не обмолвился». Воспитатель же, со своей стороны, «начал говорить первым» – не расспросив, не выслушав сначала

4 Там же. С. 107-108.

5 Там же. С. 109.

6 Там же. С. 111.

1 Там же. С. 112-113.

121

отца, тем самым обнаружив отсутствие подлинного интереса и эмпатии к сы-ну. При таком отношении к ученику у него и нашлись только «пасмурные, холодноватые слова», и увидеть он смог в нём лишь то, что бросалось в глаза,

«что мальчик мог бы учиться лучше, что мальчик, кажется, не ладит с товари-щами, что мальчик мало бегает на переменах… Способности у мальчика несомненно есть ... но наблюдается некоторая вялость».2

Набоков здесь явно инвертирует собственную ситуацию в Тенишевском

училище: его отец, в отличие от отца Лужина, не нуждался в «людях со стороны» для понимания своего сына и всегда поддерживал его, ограждая от избы-точных претензий некоторых воспитателей, упрекавших независимого и не

выносившего никакой принудительной «артельности» ученика в отсутствии

«чувства товарищества». Бывший тенишевец не простил невежественных и

лицемерных потуг, под видом «общественной пользы» оправдывавших насилие над личностью, – и откликнулся пародией.

«Бедный Лужин» в подобной школе-пародии оказывается совершенно

незащищённой жертвой. Набоков-отец, зная, что в каждом классе всегда

найдётся обладатель тяжёлых кулаков, любитель пробовать их силу на всех и

каждом, показал своему сыну несколько приёмов английского бокса – бить

костяшками, как кастетом. Лужин-отец, угодливо поддержавший под локоть

чуть споткнувшегося воспитателя, силившегося изобразить «очаровательное

предание» об участии учителей в дворовых забавах школьников, в то же время

пассивно наблюдает, как в раздевалке безнаказанно толкают его сына, пере-ступают через него, сидящего на полу, как он, «после каждого толчка, всё

больше горбился, забирался в сумрак».1 Хорошо чувствуя беспомощность от-ца, Лужин-младший сначала садится на пол, поворачиваясь к отцу спиной, а

затем, выйдя во двор, снова возвращается в переднюю, чтобы дождаться, когда

отец уйдёт. После ухода отца он забирается «под арку, где были сложены дро-ва. Там, подняв воротник, он сел на поленья. Так он просидел около двухсот

пятидесяти больших перемен, до того года, когда он был увезён за границу».2

Лужин-старший так никогда и не узнал – ни от сына, ни от воспитателя, – что

это укромное место Лужин-младший нашёл «в первый же день, в тот тёмный

день, когда он почувствовал вокруг себя такую ненависть, такое глумливое

любопытство, что глаза сами собой наливались горячей мутью».3

Сын, имеющий родителей, оказывается совершенно одиноким в противостоянии окружению сверстников, бывающих очень жестокими с теми, в ком

они видят беззащитных изгоев. Издевательства продолжаются до тех пор, пока

2 Там же.

1 Там же. Там же. С. 113-114.

2 Там же.

3 Там же.

122

не надоест и объект насмешек не займёт положенную ему нишу – как бы не

существующего, невидимого: «Лужина перестали замечать, с ним не говорили, и даже единственный тихоня в классе … сторонился его, боясь разделить его

презренное положение».4

Тем нестерпимее были задаваемые дома вопросы о школе: «Отец жадно

смотрел на сына, который отклонял лицо ... и ничего не смел против его