e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Это и есть теперешняя разновидность «бабочки Смурова» – и как же далека она от первоначального образца, застенчивого и впечатлительного, по

молодости неопытного Смурова, залетевшего в дом сестёр и трогательно

узнанного Евгенией Евгеньевной. С тех пор мимикрия изменила его – почти и

не узнать. Но ему предстоит ещё одно испытание, «самое важное для меня, самое ясное зеркало» – зеркало Вани: «И вот, в последний раз жизнь сделала

попытку мне доказать, что она действительно существует, тяжёлая и нежная, возбуждающая волнение и муку, с ослепительными возможностями счастья, со слезами, с тёплым ветром».3 Застав однажды Ваню одну на балконе, уже

привыкший заглушать свою любовь к ней представлением, что она, как и все

остальные – всего лишь плод его воображения, «Я», от первого лица, без стеснения обращается к ней особым «тончиком», специально выработанным для

такого рода дистанционного общения. Но вдохнув весенний воздух и вспомнив, что через неделю – Ванина свадьба, «вот тут-то я отяжелел, опять забыл

Смурова, забыл, что нужно беспечно говорить».4 Сообщение о смерти дяди

Паши, вместе с которым «умер самый счастливый, самый недолговечный образ Смурова», сорвало и так уже едва державшуюся маску.

В последующем пронзительном, душераздирающем описании объяснения

в любви «Я» к Ване, герой, оставшись без оберегающего средостения Смурова, не только впадает в пароксизм страсти и боли неразделённой любви, но и, присвоив весь арсенал выразительных средств своего автора, похоже, подставляет себя на его место. Это его, персонажа, острота восприятия, памяти, воображения – его шедевр! Да и весь роман – с самого начала и до близящегося

конца, – может быть, он только записан автором, который значится на облож-ке, а сочинён – тем, кто внутри её? Или они двойники?

Зеркало Вани оказалось очень благожелательным: в нём отразился «хороший, умный человек… В вас мне всё нравится... Даже ваше поэтическое воображение. Даже то, что вы иногда преувеличиваете. А, главное, ваша добро-та, – ведь вы очень добрый. И очень любите всех, и вообще вы такой смешной

и милый». Ваня уверена: «Я очень вас хорошо знаю, и всё вижу, и всё понимаю».1 Ванино зрение способно различить в Смурове поэтическое воображение и прощает ему склонность к преувеличениям, но глаза её близоруки, и потенциала его таланта (до зрелой реализации которого ещё далеко – он слишком ещё молод) она оценить не может. Да и не нужен он ей – ординарный Мухин вполне Ване подходит. Мы не знаем, какую книжку читала она на балконе, а «Я», «почувствовав, что сейчас разрыдаюсь, бросил с размаху об пол», 3 Там же.

4 Там же. С. 244.

1 Там же. С. 245-246.

167

но, судя по Ваниному вкусу, вряд ли это было что-то из лучших литературных

образцов.

Навсегда покинув Ваню, герой очень спешит: необходимо было вернуть

«чудную врачующую силу той определённой точки, к которой я стремился.

Это был единственный способ предотвратить несчастье: жизнь, тяжёлая и

жаркая, полная знакомого страданья, собиралась опять навалиться на меня, грубо опровергнуть мою призрачность. Страшно, когда явь вдруг оказывается

сном, но гораздо страшнее, когда то, что принимал за сон, лёгкий и безответственный, начинает вдруг остывать явью. Надо было это пресечь. И я знал, как

это сделать».2 «Молодой человек в котелке», каким он увидел себя в зеркале

цветочного магазина, с букетом ландышей для хозяйки, ринулся на свою бывшую квартиру, где он когда-то стрелялся, и найдя в стене тщательно замазанную дырку, сразу успокоился: «…она доказывала мне, что я действительно

умер, мир сразу приобретал опять успокоительную незначительность, я снова

был силен, ничто не могло смутить меня, я готов был вызвать взмахом воображения самую страшную тень из моей прошлой жизни».3

И она не замедлила явиться, эта тень – на улице его вдруг окликнул Кашмарин, обратившись к нему по фамилии: «господин Смуров». Оклик застал

Смурова, когда он «шёл по самому краю панели и жмурился, представляя себе, что иду над бездной», и, обернувшись, он «одной ногой невольно сошёл на

мостовую». Сорокá страницами раньше на окрик Кашмарина «убрать руку»

герой увидел свою «опускавшуюся в бездну ладонь», а затем рука стрелявше-гося «погрузилась в пол, как в бездонную воду»1 (курсив мой – Э.Г.). Теперь же

бездна ему не грозит: видимо, «взмахом воображения» ноге услужливо предоставляется вполне земная опора – городская мостовая.

Встреча Смурова с Кашмариным – очень счастливая встреча двух оставшихся самими собой, но и очень изменившихся людей. Ведь говорил же когда-то, тридцать с лишним страниц назад, Роман Богданович, что Кашмарин

«страшно резок и вспыльчив, хотя отходчив и по-своему добр».2 По-видимому, сменились приоритеты этих качеств характера: Кашмарин теперь

без пресловутой своей трости, «как-то изменился – пополнел, что ли», он