Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Лепле и Балле внимательно слушали, как мы репетировали. Временами Ивонн что-то говорила Луи, но в основном просто слушала. Не знаю, как долго все продолжалось, мне очень понравилось петь под хороший аккомпанемент, работа приносила удовольствие, к тому же я никогда в жизни не репетировала. Чтобы разучить песню, ее просто нужно спеть несколько раз, а там уж как получится. Теперь я не просто повторяла песню, мы с Жаком раз за разом проходили один и тот же отрывок, чтобы мелодия закрепилась в нужной тональности. Тогда я не представляла, что такое тональность, но чувствовала, что Юремер прав, так получалось куда лучше.

Он показал мне, как на нужную тональность настраиваться, заставив несколько раз спеть основные аккорды.

Репетицию прервал Лепле:

– Достаточно, не то у нее голос сядет.

– У меня? Никогда! Это же не на улице петь!

Лепле расхохотался:

– Пожалей пианиста, он уже устал.

Я поняла, что времени прошло немало.

Жак просто улыбнулся:

– Молодец, девочка, если будешь так работать, станешь настоящей звездой.

Ивонн подошла ко мне:

– Ты действительно молодец. Лепле прав, называя тебя самородком.

Она говорила еще что-то, но я была так смущена, что мало что понимала. По сравнению с красивой, ухоженной Ивонн я выглядела уличной замарашкой, какой, собственно, и была. Мы вымылись, как могли, но наша одежда все равно была старой и не вполне чистой, волосы хоть и причесаны, но стрижены плохо, ногти никогда не знали нормального маникюра. На улице все это ни к чему, да если бы мы и смогли привести себя в порядок, на улице это вызвало бы скорее отторжение, чем участие, там не любят тех, у кого все хорошо, кто выглядит чистенькой конфеткой. И никогда не станут кидать монетки девушке с маникюром. Если у тебя есть деньги на приведение ногтей в порядок, значит, ты не дошла до края и не смеешь зарабатывать на улице.

На мне черный старый свитер и единственная, тоже черная приличная юбка, туфли пусть и новые, но на босу ногу. Не знаю, почему мне не пришло в голову купить еще и чулки, в октябре это казалось почти излишеством, вот зимой – другое дело, когда в мороз без чулок не обойтись…

Ивонн одета в красивое платье, от нее вкусно пахло духами, прическа волосок к волоску, и на шее цепочка с кулоном. И туфли на высоком каблуке, но не такие, как у девушек из заведения «мамы Тины», а изящные.

Я вдруг почувствовала всю свою ущербность, вернее, ущербность своего внешнего вида. Мы с Симоной просто не видели вблизи хорошо одетых, в меру накрашенных женщин, а если и вдыхали запах хороших духов, то только когда красивая женщина проезжала мимо. Обычно таких уличных замарашек, как мы, не подпускали к подъездам богатых ресторанов или театров, а в забегаловки вроде заведения Лулу или в дансинги, куда наведывался Альберт, по-настоящему ухоженные женщины не ходили. Это был другой мир, совсем незнакомый, и я почувствовала небывалое волнение.

Ивонн не погнушалась моим неприглядным видом, обняла за плечи. И вдруг взяла с кресла большой белый шарф и накинула на мои плечи:

– Пусть это будет твой талисман. Он поможет тебе на первом выступлении.

Как в воду глядела – помог.

В тот момент я поняла, что больше никогда не смогу вернуться к прежней жизни, что если меня отторгнут в этом раю, то скорее вообще перестану петь и жить, чем снова вернусь в пропахшее дешевым вином и потом заведение Лулу. Ну, разве только чтобы чем-то помочь девчонкам, которые были ко мне так добры.

Это же сказала и Симона. Она молчала всю дорогу домой, а там вдруг разрыдалась, бросившись на кровать. Мне не нужно было объяснять, почему она плачет, у самой в горле стоял комок, а в глазах слезы.

Из-за эмоций мы едва не забыли об очень важной вещи – свитер так и не был довязан! Я не успела его довязать даже к пятнице, той самой пятнице, которая означала для меня либо полную победу, либо полное поражение.

Я с увлечением репетировала с Юремером в кабаре, дома за вязанием, но свитер все равно закончить не успела, ко дню выступления у него не хватало одного рукава.

Это столь известный случай – как я выступала с одним рукавом, что и рассказывать не стоит, но я расскажу. Лепле был в ужасе:

– Сказала бы, что тебе нечего надеть, я бы дал денег на нормальное платье!

Выручила все та же Ивонн, она зашла ко мне в гримерку (мне даже выделили личную гримерку, в которой, забившись в уголок, сидела Симона. Подозреваю, просто чтобы меня заранее никто не увидел, я была сюрпризом). Лепле с досадой показал певице на меня:

– Ивонн, ты только посмотри!

Та все поняла с первого взгляда.

– Ничего страшного, успокойся и не дергай девочку.

Она покрутила в руках свитер, потом лукаво посмотрела на меня:

– Шарф с тобой?

– Да.

– Надевай свитер.

Вместо недостающего рукава на моей тощей руке оказался тот самый красивый белый шарф. Правда, чтобы его закрепить, у нас нашлась всего одна портновская булавка. Не слишком надежно, но ничего другого просто не нашлось.

– Я же говорила, что пригодится! Руками не размахивай и старайся не дергаться. Помаду бы сменить, где ты только нашла такую яркую!

Но Лепле махнул рукой:

– Пусть так!