Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Зачастил в кабаре тогда Жан Мермоз. Тео, едва ли ты много знаешь о Мермозе. Это легендарный летчик, именно в том году он в очередной раз совершил очень длинный перелет, мне мало что говорили названия городов, которые упоминались в разговорах, потому я не запомнила, но поняла, что так далеко и долго никто не летал. Жан был великолепен своим высоким чистым лбом, белозубой улыбкой и добрым нравом. Такими бывают только настоящие мужчины.

Мало того, оказалось, что примерно в моем возрасте он тоже был безработным и даже бездомным, тоже ночевал где попало и питался чем придется. Но судьба ему улыбнулась, Мермоз вернулся в небо и стал самым замечательным летчиком Франции, да и всего мира тех лет.

Меня он потряс тем, что подошел после выступления и пригласил за свой столик, причем в самых изысканных выражениях:

– Мадемуазель, позвольте предложить вам фужер шампанского.

Тео, меня впервые в жизни назвали мадемуазель! Не с издевкой, а совершенно серьезно. Мадемуазель пила шампанское такими глоточками, словно хотела растянуть удовольствие до следующего вечера. А Мермоз подозвал цветочницу и купил для меня целую корзину цветов! Мне одной – целую корзину!

Это может оценить только тот, кто в жизни ничего, кроме оплеух и ругани, не видел и не слышал. Нет, и меня хвалили и даже угощали шампанским, например Альберт после удачного ограбления, но это было совсем иное. В «Джернис» я начала чувствовать себя человеком.

К сожалению, через год Мермоз пропал вместе со своими товарищами и самолетом где-то над Атлантикой. Франция тогда погрузилась в траур, его очень любили все французы, даже те, кто об авиации не знал почти ничего. Мермоз был национальным героем, им и остался.

Но я вернусь к Жаку Канетти. Лепле наговорил ему обо мне много лестного, уверив, что второй такой в Париже нет. Жак пришел послушать. Насколько я помню, это был уже следующий день, то есть суббота.

– Эдит, Жак ведет передачу на «Радио-Сите».

Тут я сообразила, почему мне знаком этот голос.

– По воскресеньям? Днем?!

– Да, ты меня слышала?

– А как же!

– Приглашаю завтра на передачу.

– Кого, меня?

– Тебя, конечно.

– Зачем?

Лепле рассмеялся:

– Петь, зачем же еще?

– Это можно.

– Только не опаздывай, приходи пораньше, потому что программа идет в прямой эфир.

Чтоб я знала тогда, что это такое! Хоть кривой, я уже почувствовала вкус к пению в хороших условиях, вкус к известности, хотя до настоящей известности было еще очень далеко. Все же кабаре «Джернис» хоть и пользовалось популярностью, но там одни и те же зрители, состав посетителей менялся не слишком сильно, у каждого кабаре, будь то забегаловка или изысканное заведение, есть свои завсегдатаи. Сколько их? Несколько десятков, не больше.

Конечно, это богатые завсегдатаи: когда Лепле разрешил мне ходить между столиками, как делалось во всех кабаре, я стала собирать столько денег, сколько и не снилось раньше. Однажды мне даже дали тысячефранковый билет, это сделал какой-то восхищенный моим пением восточный принц.

Но это было еще впереди, тогда я только-только дважды попробовала свои силы, вернее, голос в «Джернис».

Лепле порадовался за меня:

– Малышка, появиться на радио у Жака прямой путь к известности.

Я понятия не имела, что именно должна делать, ну, кроме пения, конечно, и как все происходит. Конечно, Луи Лепле допустил огромную ошибку, едва не стоившую провала, не предупредив меня об аккомпанементе. Мне и в голову не пришло, что там некому будет играть! Пришла за десять минут до начала передачи без нот, без сопровождения (не считать же таковым верную Симону?).

Увидев меня одну, Жак закрутил головой:

– А где твой аккомпаниатор?

– Я думала, у вас есть свой…

– У нас есть, но он сегодня не работает.

За аккомпаниатором послали, но было понятно, что он не успеет прийти до начала передачи, даже если никуда не ушел из дома.

– Я спою без аккомпанемента…

– Нет уж!

Канетти сам сел за рояль, как он говорил потом, впервые в жизни. Врал, конечно, потому что играл вполне прилично. Но сначала долго расхваливал «Воробушка», найденного Лепле на улице, и то, как эта птичка поет. Я понимала, что он просто тянет время. Все равно сильно затянуть не удалось, пришлось играть.

Под его невразумительный аккомпанемент я спела всего одну песню, когда к роялю на цыпочках подобрался человек, буквально отпихнувший Жака и занявший его место. Я поняла, что это аккомпаниатор. Уверенно кивнув, я начала вторую песню. Репертуар был невелик, сидевший за роялем Вальтер весьма опытен, и все получилось.

Вообще-то, я даже не поняла, что именно получилось. Зрителей не было, мы находились в нелепой комнате с большим микрофоном, которого нельзя касаться, ничего лишнего произносить тоже нельзя, можно только коротко отвечать на несложные вопросы Канетти и петь, причем и с Вальтером переговариваться только знаками. Что за секретность? Меня очень раздражало отсутствие зрителей, я люблю видеть, нравится мое пение или нет, а вот так – почти в ящике – неуютно!

Когда все закончилось и табло «Микрофон включен!» погасло, Жак показал большой палец, к чему-то прислушиваясь в своих наушниках.