Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Знаешь, иногда это даже труднее. Позже у меня было много певцов, много мальчиков, из которых я лепила то, что считала нужным, ты в том числе. Иногда это делалось весьма успешно, результаты моих стараний гастролируют по всему миру, только Ив Монтан и Шарль Азнавур чего стоят. Но иное – вы, не сложившиеся мальчики, а я взрослая опытная певица, я словно леплю из глины. А Поль был уже гранитным памятником самому себе, его переделать невозможно, можно только уничтожить, что в мои намерения не входило вовсе.

И вот вокруг этого памятника мне предстояло разбить сквер, чтобы придать ему особое очарование. Пусть люди не восхищаются самим памятником, но они приходят к постаменту, чтобы восхититься очарованием всего места.

Проще говоря, мне предстояло научить Поля преподносить себя и свое ледяное спокойствие в таком виде, чтобы оно работало не против, а на него.

Мне удалось, хотя для этого потребовалось понять многие законы сцены и жанра, которые еще вчера были недоступны. Причем дошла я до этого собственными размышлениями, разбирая по косточкам, по шажкам каждый шаг Поля на сцене, пытаясь понять, почему срабатывает или не срабатывает тот или иной прием, почему производит эффект какая-то песня, почему люди в одном случае аплодируют, а в другом раздраженно морщатся.

Это безумно интересная работа – работа мысли, работа души, фантазии, воображения. Она дала результат. Поль Мерисс холоден и спокоен, но при этом его песенки больше подошли бы певичке заведения Лулу, у них идиотские слова и довольно вульгарный смысл. На этом контрасте нужно сыграть. Просто ледяного спокойствия мало, нужно нечто большее. И мы придумываем: Поль собирает настоящий оркестр из серьезных музыкантов, которые идут, правда, сначала на мое имя, но постепенно проникаются идеей. В результате получилось нечто доселе невиданное: на сцену выходил строгий господин, больше похожий на памятник, чем на исполнителя игривых песенок, в исполнении прекрасного оркестра звучало почти симфоническое вступление и… звучали почти куплеты, которые можно услышать в дешевом кабаре. Причем Поль исполнял их совершенно невозмутимо, даже с некоторой грустью в голосе, словно оперную арию или сложный вокализ. Весь его вид говорил, сколько серьезна песня, сколь важна простенькая мелодия; если кто-то смеялся или начинал аплодировать, Мерисс даже приподнимал руку, чтобы остановить все выражения удовольствия, пока занят важнейшим делом. Он должен довести работу до конца, должен допеть, чтобы публика насладилась каждой нотой бессмертного произведения.

Контраст был потрясающий! Петь простенькие песни, словно серьезные оперные арии, с совершенно невозмутимым видом тоже нужно уметь. Мы за кулисами покатывались от смеха, страдали и музыканты оркестра, а Поль стоял, как ни в чем не бывало, спокойно кланялся и так же спокойно исполнял следующий «шедевр». Песни были неплохими, но не более, а вот то, как их принимали, подтвердило мою правоту. Мерисс стал смотреть на меня несколько иначе, ведь теперь я была его наставницей.

Но тут началась настоящая мобилизация, Раймон Ассо ушел в армию раньше. Теперь предстояло отправиться и Полю. А у нас готов спектакль «Равнодушный красавец». Что делать? И тут я использовала свое «служебное положение», то бишь свою известность – написала письмо министру обороны Даладье. Десять дней, я просила всего десять дней, чтобы успеть сыграть премьеру.

Нам их дали. Премьера состоялась, прошло еще семь спектаклей и… Я провожала своего возлюбленного на фронт! Черт побери, кто знает, как сложились бы наши судьбы, если бы не война! Я понимаю, что пострадала от нее куда меньше, чем очень и очень многие, у меня остались живы родные и друзья, удалось избежать арестов, лагерей, даже просто очень крупных неприятностей, а мелких хватает и в обычной жизни. Я прожила достаточно спокойно эти четыре года и потом не была репрессирована или унижена.

Знаешь, Тео, меня все эти годы держала не вера в то, что все немцы будут разбиты и вернутся к себе домой, оставив нас в покое, а просто привычка приспосабливаться к любым условиям. Жизнь так многому научила меня, что я даже оккупацию воспринимала просто как очередные трудности, которые нужно пережить. Как долго? Над этим не стоило даже задумываться, иначе завязнешь.

Мне нужно было работать, чтобы зарабатывать на жизнь, к тому же я не могу не петь, никогда не могла.

Мои мужчины ушли на фронт, и от обоих не было весточки, один не считал нужным писать бывшей любовнице и бросившей его ученице, второй лентяй. Поль если и брал в руки перо, то только чтобы подписать чек. Я осталась одна. Наверное, все это было закономерно, наша жизнь с Полем Мериссом закончилась бы и сама собой, потому что он отдал все, что мог, я все, что смогла, взяла и тоже отдала свое, дальше только врозь. Так в моей жизни бывало часто – я влюблялась без ума, дарила душу, дорогие подарки, старалась сделать из возлюбленного звезду, из некоторых удавалось. Потом чувства охладевали, а любовь не может быть прохладной, она либо горяча, либо ее нет совсем. И тогда следовало расставание.