Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Ко мне переехала жить и Андре Бигар. Ее муж был в плену, и самой Андре жить в холодном, плохо отапливаемом Париже очень сложно. У меня нашлась маленькая комнатка, которая весьма подошла некапризной Андре. С Симоной она мирилась как с неизбежным злом. Удивительно, но мы с Симоной прожили это время очень дружно, она почти не завидовала мне и не подбивала ни на выпивку, ни на разгульный образ жизни. Возможно, потому, что побаивалась. Зато чувствовала себя моя подруженька за моей спиной очень уютно.

Как ни ужасно, но иногда кажется, что это были одни из самых спокойных месяцев в моей жизни, хотя неприятностей и опасностей хватало. Мне запретили выступать в «Казино де Пари», поскольку, не прислушавшись к очередному «доброму» совету комендатуры, я пела «слишком патриотичные» песни.

И все же я ездила на гастроли в… Германию. Но что это были за гастроли! Поездка по нескольким лагерям военнопленных и французских рабочих. Это было сделано по просьбе Андре. Зачем? Я не подозревала, что она участница Сопротивления, но знала, что Бигар тоже где-то в лагере. Андре попросила:

– Выступите, вы же сможете со многими увидеться. Нужно просто сфотографироваться с теми, кто там находится, а мы потом опубликуем эту фотографию, кто-то из родных увидит и узнает, что их отец, брат, муж, сын живы…

Это был очень серьезный аргумент! Я согласилась. Мы поехали, выступили, сфотографировались, причем Андре просила, чтобы пленные и рабочие поворачивались непременно лицом к камере, а не ко мне. Убедить людей сделать это нелегко, но удалось. Правда, сначала пришлось спеть для офицеров лагеря и сфотографироваться с ними. Я не знала, что подпольщики сумели извлечь еще одну выгоду из нашей фотографии: лица со снимков попали на фальшивые удостоверения личности и кое-кому удалось бежать, используя именно эти поддельные документы.

Я не встречалась с этими людьми, но Андре сказала, что такие были.

Знаешь, мы не могли там не хулиганить, хотя все было на грани, достаточно одного доносчика, и мы бы остались в том же лагере. Но разве можно упустить такую возможность? Один из заключенных, Этьен Корсель, написал своеобразный гимн заключенных, не слишком приличный, который начинался словами «В задницу они получат свою победу, прямо в задницу…». Все знали текст, а мелодию быстро написал Фред Эдисон, мелодию незамысловатую, как и текст, легко угадываемую.

Конечно, рассчитывать, что никто из охранников-немцев не знает французского, было нельзя, пришлось схитрить. Когда меня долго не отпускали со сцены, прося спеть «Вымпел легиона», я всячески отнекивалась, а потом вдруг объявила, что спою другую песню, слов которой не знаю, кроме самых первых слов, зато знаю мелодию. Кто хочет, пусть подпевает. Песенка фривольная…

Услышав только два слова «в задницу», заключенные все поняли и подхватили нашу песню без слов. Теперь можно было исполнять ее без слов, мысленно проклиная своих мучителей. Это был хороший подарок заключенным, за который нас благодарили.

Когда все немного определилось, я снова стала ездить на гастроли даже в Марсель, хотя в Швейцарию меня не выпускали. А вот в Германию пустили еще раз. Пустили, и я поехала. Было очень опасно, потому что заканчивалась зима 1944 года, Германию сильно бомбили, можно было погибнуть под бомбами союзников.

Но вся поездка оказалась нашим настоящим триумфом. Причем я смогла отыграться за… то запрещение мне исполнять «Вымпел легиона» в самом начале оккупации. О, это была замечательная история.

Мы тащились до Берлина, кажется, целую вечность, было холодно и голодно, кафе пусты, рестораны не работали, многие дома не отапливались. Я не жестокая, но, честное слово, тогда порадовалась, что немцы на себе испытали то, что устроили другим.

В Берлине не лучше, в ресторане если кому и готовы услужить, то только не каким-то французам, а в гостинице и того хуже. Но быстро становится известно, что прибыла знаменитая Пиаф (о как!), мне звонят от самого Геббельса, видно, у них совсем все плохо, если уж понадобилась даже французская певица, и приглашают на чашечку кофе.

– О чем это я буду с ним вести беседы?! Не пойду!

– Эдит, не дури, нам нужно не только съездить в лагерь, но и вернуться.

– А если я скажу что-нибудь не то?

– А ты держи язык за зубами.

– За что мне такое наказание – пить кофе с Геббельсом?!

– Придержи язык.

На наше счастье, Геббельса вызвали на совещание к Гитлеру.

– Я надеюсь, туда меня не пригласят на чашечку кофе?!

– Туда не пригласят.

Человек, ответивший на мой риторический вопрос, был смутно знаком. Толстенький, вполне симпатичный, если бы не генеральская форма. Но главное – глаза… Кого же он напоминал? Ужаснула мысль, что он видел нас в лагере и все понял про песню и наши фокусы с фотографиями!

– Вы меня не узнаете, мадемуазель Пиаф?

– Н-нет…

– Мы встречались три года назад в Париже. Генерал Вештер.

Неужели один из посетителей дома мадам Билли? Да нет, вряд ли…

– Это я посоветовал вам не петь «Вымпел легиона», чтобы не навлечь неприятности на себя и своих музыкантов.

Ах, вот почему мне знакомы его глаза! Разъелся, однако, на французских хлебах!