Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Похоронив отца, я от мадам Билли съехала, сняв совершенно не обустроенную квартиру. Конечно, со мной отправилась и Симона, отныне я чувствовала, что связана с ней еще крепче, только Симона помнила мое бесприютное детство, потому что оно было и ее собственным. В квартире стояла железная походная кровать, колченогий стол и… пустые бутылки по углам, затянутым паутиной, – мы с Симоной почти вернулись к прежней жизни. Конечно, на нас была новая одежда, квартира на улице Марсо, нас кормил повар Чанг, которого я взяла с собой, я каждый день пела в роскошных кабаре, в лучших концертных залах Парижа, даже в «Плейеле», жизнь все равно была неприкаянной. Симона обладала удивительной способностью утаскивать меня вниз, назад. Появилась серьезная опасность скатиться если не обратно, то весьма заметно. Навестившая нас мадам Билли была в шоке от увиденного:

– Мадемуазель, может, вернетесь ко мне? И не стоит столько пить…

Чувствовалось, что оккупация скоро закончится, хотя немцы делали вид, что ничего не меняется, ветер освобождения веял столь сильно, что сомнений не было ни у кого. Союзники начали наступление, в городе все чаще вой сирены воздушной тревоги… А мы пели, одно выступление следовало за другим, иногда по два в день. Это хороший способ забыть о военном кошмаре. Без конца давались концерты в чью-то пользу – семей депортированных, пленных, погибших, железнодорожников…

Снова поездки то по Нормандии, то потом, когда там началось наступление союзников, снова по югу Франции, то Париж… И вот 26 августа 1944 года, и генерал де Голль во главе французских войск на Елисейских Полях!

А что дальше? Это был нешуточный вопрос. И дело не в том, как заработать на жизнь, а в том, что вообще будет с Парижем.

В Париже начались чистки, стали активно выявлять тех, кто сотрудничал с немцами. Все доносили на всех, и обвиняемые представали перед комитетами по чистке. Тюрьмы мгновенно оказались переполнены, по улицам водили женщин, которым ставили в вину связь с немцами, их раздевали почти догола, сбривали волосы и в таком виде устраивали настоящую травлю.

Я в это время уже не жила в доме мадам Билли и не знаю, сумела ли она спасти своих девушек от подобного, но всерьез обеспокоилась собственным будущим. Не зря, очень скоро мне запретили выступать на национальном радио. Черный список… как горько было сознавать, что только из-за проживания в доме Билли я могла лишиться уважения своих соотечественников.

Нет, не только, мне ставили в вину мои берлинские поездки! Не будешь же ходить по Парижу с флагом и кричать о том, что пела в лагерях для французов и возила туда фальшивые документы. Ведь даже Андре не знала, удалось ли кому-то ими воспользоваться. Я ждала своей очереди быть оплеванной и ошельмованной.

Дождалась. Принесли повестку в комитет по чистке и мне. Внутри все сжалось. Лучше бы петь на улицах или жить в нищете, не помогая никому. Кто теперь придет на помощь мне самой? Отец умер, друзья далеко, только Симона, но от нее толку никакого. Те, кто был рядом в Париже, «запачканы», как и я сама, выступлениями и гастролями.

Но я ошиблась, на помощь первой пришла Андре Бигар, она отправилась на заседание комитета вместе со мной и там предъявила длинный список моих заслуг, называя даты, фамилии денежных переводов еврейским семьям, которые скрывались на юге (вот уж не думала, что это будет поставлено в заслугу, просто помогала, потому что понимала, что им жить не на что), рассказала о выступлениях в лагерях, о фотографиях… Закончилось все тем, что господа из комитета по чистке артистов и концертирующих музыкантов встали и приветствовали меня стоя.

Оккупация закончилась, начиналась новая жизнь, в которой снова многое было не устроено, но я так привыкла к этой самой неустроенности, что не замечала ничего. Главное – снова можно петь!

Тео, почему я так подробно рассказываю тебе о том своем периоде жизни? Разве столь интересно, как мы мерзли на улицах с отцом и Симоной, как меня обвиняли в соучастии в убийстве Лепле, как перевоспитывал Раймон, а я его бросила, как играла с Полем Мериссом или ездила в лагеря пленных в Германию?..

Может, не все интересно, к тому же ты многое знаешь сам. Я просто хотела, чтобы ты понял: что если я из уличной девчонки, дочери нищего акробата сумела стать певицей с мировой известностью, значит, этого действительно можно достигнуть. Это не сказка о Золушке, которая получила свою тыкву и платье с хрустальным башмачком за трудолюбие, но всего лишь до полуночи. Нет, я заработала тяжелым трудом – душевным и физическим – свое золотое платье и знаю, что оно не исчезнет ни после каких ударов часов.