Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Все действительно оплачено кровью и потом, ведь не пой я столько времени на улицах Парижа, не попала бы на глаза Папе Лепле, не трудись, как раб на галерах, у него и позже у Раймона Ассо, ни за что не стала бы настоящей певицей. Опусти руки во время оккупации, легко скатилась бы в положение не жилицы, а работницы мадам Билли (ну конечно, не к ней, а куда похуже, у нее девушки были куда фигуристей). Я пела все время, несмотря ни на что, не обращая внимания на голые ноги в туфлях, отсутствие рукава у свитера, на свастики на домах, на опасность остаться в лагере, куда привезли фальшивые документы… Пела, потому что люди хотели слышать мой голос, а они хотели, потому что вместе с песней я отдавала им душу.

Да, позже были взлеты и жестокие падения, были триумфы и провалы, когда свист оказывался вовсе не приветственным, было отчаянье, клиники, но моя карета не превратилась в тыкву, потому что я заработала ее!

И еще. Время оккупации словно разделило мою жизнь надвое. Нет, вовсе не потому, что я страдала или была забыта слушателями, все эти годы я выступала, гастролировала, даже разучивала новые и новые песни. Но получается, что до оккупации я училась, словно брала, а после начала отдавать. До войны все встречавшиеся на моем пути мужчины, особенно те, что становились моими возлюбленными, были одновременно моими Пигмалионами. Лепле, Буржа, Ассо, Мерисс, даже Конте, все меня учили, лепили, создавали певицу, воспитанную женщину, автора песенных текстов.

Но наступил момент, когда я поняла, что встала на ноги и способна идти сама. Мало того, я способна учить, лепить, создавать, я могу быть Пигмалионом!

Это так, все следующие годы я кого-то создавала. Не всегда удачно, хотя могу гордиться несколькими звездными именами своего авторства. И горжусь, потому что иногда лепить кого-то другого не менее интересно, чем собственное выступление. Просто я переросла себя – певицу, мне было мало собственного успеха, нужен и чужой, но тот, в котором я бы приняла участие.

В тридцать лет я стала Пигмалионом.

Пигмалион в юбке. Моя Америка

Ты просто дрянной ленивый мальчишка (но я все равно тебя люблю)! И нечего отговариваться нежеланием становиться звездой эстрады. Ты звездой не был, выходить вместе со мной на сцену не значит стать звездой. Вот когда тебе, как Иву или Шарлю, будут аплодировать полные залы, причем аплодировать стоя, тогда будешь иметь право сказать:

– Я не хочу быть звездой.

Вот ты сначала стань, а потом посмотрим, желаешь или нет!

Но, чтобы стать, нужно работать по многу часов в день, как работал над каждым словом, каждым жестом Ив Монтан. А ты лентяй, да-да, лентяй! Хотя я тысячу раз тебе об этом говорила.

Вот я сейчас расскажу об Иве Монтане, тебе станет стыдно и тоже захочется работать. Я помню, что ты работаешь, что прекрасно сыграл роль в «Жюдексе», тебя очень хвалил режиссер, но этого мало, Тео, тебе должны аплодировать огромные залы. Проснись, дорогой мой, просто проснись и выплескивай свои чувства, свою душу не себе под нос, а в зал. Поверь, им нужней.

У тебя же есть что выплескивать. Ты очень добрый; если бы не ленился отдавать свою доброту зрителям, тебя носили бы на руках (хоть ты и тяжелый). Тео, Ив Монтан ничуть не способней тебя, поверь, я в этом толк знаю, но он работал день и ночь, чтобы добиться успеха.

Если честно, то сначала я этого парня терпеть не могла, считала бездарью, прорвавшейся на сцену со своими ковбойскими песенками, причем бездарью самоуверенной. Наверное, только самоуверенные бездари способны чего-то добиться. Но мне категорически не нравился этот парень. На меня наседали со всех сторон, прося включить его в первое отделение своего концерта.

– Ковбойские песни в моем концерте? Вы шутите? Ни за что!

Но однажды уговоры оказались слишком настойчивыми, свободное место катастрофически некем заполнить, а я была в благодушном состоянии.

– Черт с ним, пусть поет!

Ив Монтан пел, а я слушала за кулисами, все больше проникаясь к нему симпатией. После его выступления Луи удивленно вопрошал:

– Эдит, ты куда?

– Каяться.

– Что?!

– Каяться перед этим мальчишкой.

– Ты готова его признать?

– Только если он признает меня!

Конечно, никто ничего не понял. Что значит «признать меня»? Разве существуют в Париже те, кто еще не признал Эдит Пиаф, пусть даже кому-то не нравится мое пение?

– Ив, послушайте меня. Я была не права, считая, что у вас нет данных. Но вы будете человеком, только если последуете моему совету, причем последуете безоговорочно.

– Я готов сделать это, мадам.

– Мадемуазель, пожалуйста. Ловлю на слове. Запоминайте.

– Я весь внимание.

– Выбросить к черту весь ваш репертуар – это первое. Да-да, к чертовой матери все ваши ковбойские песенки.

– Но без них меня и слушать никто не будет.