Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Монтан начал весьма успешно сниматься в кино, женился на Симоне Синьоре и жил уже сам по себе, время от времени звоня и рассказывая о своих делах. Знаешь, скажу по секрету, когда он снимался с Мэрилин Монро в Америке и наставил своей Симоне ветвистые рога, он звонил, чтобы посоветоваться, стоит ли ему оставаться там и простит ли его Симона. Я сказала:

– Не стоит. Простит. Возвращайся.

Симона его простила, но как-то не до конца, их брак так и хромает на обе ноги. Не знаю, стоила ли того Мэрилин Монро…

Но я тебе рассказывала об Иве вовсе не ради ветвистых рогов его жены, а чтобы ты понял, что при желании и труде можно исправить плохую дикцию, если у тебя нет природных дефектов (а у тебя их нет!), избавиться от смущения, научиться держать себя на сцене. Однако для тебя, Тео, это не главное, я знаю, чего не хватает тебе, – ты просто не желаешь делиться своей любовью и добротой со зрителями не потому что холодный или циничный, ты очень добрый и щедрый, но ты ленив душой. Не дано…

Отдавать себя тем, кто заполняет кресла зрительного зала, тоже надо не только уметь, но и желать. Ты можешь помочь каждому по отдельности, но вот выйти на сцену и выплеснуть в зал свою душу, не думая о том, что делаешь, забывая о самом себе, ты не способен. Это не хорошо и не плохо само по себе, не всем же быть актерами и певцами, но это единственное, что я умею делать, а потому мне долго было непонятно твое нежелание блистать на сцене. Я даже злилась.

Помнишь, я наорала на тебя при репортерах? Кричала, что ты черствый, бездушный, что зрители скоро будут спать или свернут челюсти, зевая, обкрадываешь слушателей, подсовывая им вместо своей души сухари! Я орала, не давая тебе вставить ни слова. У тебя на глазах даже выступили слезы. Тео, я не со зла, просто я действительно очень хочу, чтобы зрители тоже поняли, какая замечательная у тебя душа, только ее нужно пробудить ото сна. Ты просыпаешься, когда нужна помощь мне, сейчас она нужна все время, так что почивать тебе не приходится, но заставить тебя выплескивать душу в зал я не могу никак!

Тут не поможет никакая выучка, можно научить не фальшивить, держать руки и принимать нужные позы, кланяться, но научить раскрывать душу перед тысячей глаз, смотрящих из зала, научить нельзя. Если она, даже самая большая и добрая, не желает раскрываться сама, я бессильна.

У тебя не будет успеха, Тео, если ты так и не научишься жить вместе со зрителями, для зрителей. У актера должно быть либо желание заработать аплодисменты, либо стремление подарить себя зрителям, все остальное фальшивка. Остальное только профессионально исполненный номер, не больше, если исполнен хорошо, вежливо поаплодируют, но душу не тронет. Завоевать души зрителей можно и хриплым голосом (вспомни Азнавура), но этим хриплым голосом должна изливаться душа.

Тебе не нужны аплодисменты, но и раскрываться перед зрителями ты тоже не хочешь. Я могу сколько угодно убеждать всех вокруг, что Тео желает стать знаменитым певцом, могу сколько угодно желать этого и для этого стараться, но пока ты сам действительно не захочешь, ничего не выйдет.

Ты права, Эдит, я не хочу становиться певцом, мне достаточно кино. Я не хочу петь на сцене, тем более без тебя. Я просто хотел петь с тобой, не в «Олимпии», а дома у рояля, понимаешь, добавить свой голос к твоему, не больше. К тому же тебе нельзя выступать, сил не хватало, я думал, что попеть в гостиной – небольшая отдушина.

Но ты решила вывести меня на сцену. Эдит, это был кошмар для всех. Я понимаю, что Монтан работал сутками, срывая голос и падая без сил, но он хотел на сцену, я нет! Я пел просто потому, что так захотела ты.

Это действительно не всем дано – выплескивать душу со сцены, мне не дано, и я к этому не стремлюсь. Ты права, без души пение получается скучным, даже если не фальшивить.