Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Где еще могли встретиться двое французов, живших в Париже, как не за океаном, в Нью-Йорке?

Формально Марсель жил в Касабланке, а я бывала в Париже теперь наездами между гастролями. Но Сердан в Париже тренировался, к тому же защищал цвета ее флага как боксер среднего веса. Мы однажды виделись в «Клубе пяти», а всерьез познакомились и стали близки в Америке.

Два неприкаянных француза, которых Америка не оценила так, как они надеялись, – это мы с Марселем. Он был побит американцем, меня не принял Бродвей, обоим предстояло защищать свое право называться звездами во всем мире, заставить Америку признать себя.

Марселя здорово потрепали в боях на рингах Америки, у меня никак не ладилось в «Плейхаусе» – чем не повод для ужина вдвоем? К тому же «Друзья», а значит и мой тогдашний «мсье» Жан-Луи Жобер – их лидер, уехали в Майами, куда меня не приглашали. Короткий роман с американским актером Джоном Герфилдом, который сначала казался настоящим мачо, а оказался тем же, только без буквы «а» в слове и перестановкой согласных, подошел к концу. Я приняла приглашение на ужин.

Представляешь мой идиотский вид в красивом, если не сказать шикарном вечернем платье в обыкновенной забегаловке, куда привел меня Сердан, чтобы угостить… пивом с кусками жесткой вареной говядины! Не знаю, может, это и вкусно, но сидеть на высоких стульях в пивной, заедая разбавленное пиво и говядину, больше похожую на найденную посреди улицы подметку башмака, мятным мороженым, чтобы хоть как-то перебить вкус… Подозреваю, что это вообще была какая-нибудь буйволятина.

Я обиделась:

– Вы всегда так неохотно раскошеливаетесь, когда приглашаете кого-то?

Не успела добавить, что в состоянии заплатить за ужин сама, но только в приличном месте. Сердан вдруг широко улыбнулся и пригласил меня в роскошнейший «Ле Гурме», где точно знали толк во французской кухне. Вот это другое дело! Я, конечно, бывшая уличная певица, много раз в своей жизни ужинавшая и пивных, и даже просто в подворотне, но те времена прошли, и возвращаться к ним вовсе не хотелось, тем более на первом свидании.

Марсель чудо, я влюбилась! Часто боксеры бывают очень грубыми, даже зверьми в человеческом облике. Более того, во время боев Сердана я часто встречала именно таких. У них не лица, а маски, на которых навсегда застыло смешанное выражение злости и боли, очень страшное выражение. Практически у всех сломаны носы, рассечены брови, лица в шрамах. Мало кто заботится о том, чтобы шрамы как-то выравнивать или шлифовать, все верно, не до того. Особенно страшны неудачники, сошедшие с ринга, так и не получив лавры победителя, такие особенно жестоки. Смотреть на то, как они болеют или ругаются в случае проигрыша своего кумира, страшно: кажется, вся грубая, черная сила человеческих существ выплескивается на тебя потоком. Особенно если в Америке победил француз!

Вообще, я очень много слышала сомнений:

– Как ты можешь любить боксера, они же звери!

Кто зверь, Марсель? Человек, спрашивавший это, не видел не только Марселя Сердана, но и ни одной его фотографии, потому что не заметить глаза и улыбку этого «зверя» невозможно.

Но, увы, все как всегда – у него жена и дети, двое мальчишек и кто-то третий в плане. Я видела, как меняются глаза Марселя, когда он только вспоминает о своих детях, и понимала, что это препятствие не обойти. Я умела договариваться с женами своих любовников, но только не с их детьми! Хотя тогда никаких разговоров о любовных отношениях не было, просто двое симпатичных друг дружке французов встретились в Нью-Йорке.

Через неделю Марсель улетел в Касабланку к Маринетте и сыновьям Марселю и Рене, Маринетте пора рожать, причина весьма уважительная. Она родила третьего сына – Поля. Чем не радость для отца? Вот чего я никогда не смогла бы дать Марселю – детей! Он обожал сыновей, гордился ими, а также уважал Маринетту, которой пришлось воспитывать мальчишек на ранчо в Касабланке самой, потому что отца постоянно не было дома.

Он улетел, а я осталась. Казалось, все кончено, мой удел не счастье с любимым мужчиной, а работа, работа и еще раз работа. На работу я согласна, но выбросить из головы Марселя не могла. Наверное, мне было бы совсем тяжело, но в это время шла активная подготовка к покорению «Версаля», и работа действительно спасала. Мои мальчишки были в Майами, но чуткий Луи Баррье уловил смену настроения, сначала приписав ее страху перед новыми выступлениями.

С самого начала у меня с Марселем было не так, как с другими. Обычно я ни от кого не скрывала свои влюбленности, даже если это была буквально любовь на неделю. Да, рассталась с прежним возлюбленным, да, снова влюблена! Почему этого надо стесняться? Способность человека влюбляться говорит, прежде всего, о том, что у него в порядке душа, даже если все остальное не очень. Конечно, я хотела бы влюбиться раз и навсегда, но пока объект такой страсти вне времени и пространства не попадался, напротив, были все больше меркантильные особы.