Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Я вдруг ожила, не знаю почему, но ожила. Единственная глупость, которую сделала, – обрезала себе волосы на затылке, в результате парикмахер был вынужден постричь меня довольно коротко. Зачем? Неужели не понятно, что я просто не могла дальше жить в том образе, в котором мы так любили друг дружку с Марселем. Длинные локоны, создающие мягкий, почти нежный образ влюбленной женщины, какой я и была, канул в Лету, был забыт. Отныне Эдит Пиаф снова стала резкой, нетерпимой, временами просто невыносимой.

Тео, ты веришь в связь с загробным миром? Ты верь, потому что человек получает то, во что верит. Если ты будешь верить, я смогу прислать тебе весточку. Я вот попросила Марселя сообщить, когда мне будет уже пора отправляться ТУДА. Он обещал.

Друзья заставили Симону вернуться в Париж, попросту боясь, что я отдам ей все свои деньги. Глупые, разве это главное? Она научила меня общаться с Марселем – вот главное! А ведь столик не раз даже спасал нас всех.

Однажды он несколько раз упорно назвал число двадцать четыре. Ничего особенного у нас с этим числом связано не было, гастроли уже заканчивались… И вдруг меня осенило:

– Когда мы улетаем?

Жину поинтересовалась у Баррье и назвала дату, от которой я вздрогнула:

– Двадцать четвертого.

– Мы не летим двадцать четвертого!

Баррье взвился:

– Эдит, что за капризы?! Поменять столько билетов – значит, потерять серьезные деньги.

– Лучше потерять деньги, чем жизнь.

Меня считали капризной и невыносимой, но я орала, настаивала, и двадцать четвертого мы действительно не полетели.

В тот день газеты Баррье раскрывал трясущимися руками, мы уже услышали по радио, что самолет, который мы пропустили, разбился над озером Мичиган. Выживших не было.

Еще одно предсказание столика: семнадцатое, семнадцатое, семнадцатое…

– Мы куда-нибудь летим семнадцатого?

– Нет.

– Едем?

– Только если ты не соберешься на авто в Америку.

– Будем весь день сидеть дома! Все до единого, и ты, Жину!

Жину попала в мое окружение совсем девочкой, это была любовница одного из «Друзей» Ги Бургиньона. Они могли сколько угодно называть ее невестой, но я слишком хорошо знала сама, как выглядят и как ведут себя семнадцатилетние дурехи, сбежавшие из нищего дома. Девчонка показалась мне настолько родной, что я оставила ее секретаршей, взяв с Ги слово, что тот обязательно женится и не будет афишировать свою связь, пока этого не произошло, чтобы мы не имели неприятностей с полицией.

Девочка оказалась в меру смышленой, в меру нахальной, в меру забывчивой и невнимательной, в меру строптивой. Она воровала всего понемногу, время от времени сбегала, потом возвращалась, надеясь, что я прощу. Так и бывало. Во многом Жину заменила Симону, с ней я чувствовала себя моложе. Баррье с большим удовольствием терпел Жину, потому что та хоть не пила со мной с утра до вечера.

Семнадцатого февраля мы действительно сидели дома, ожидая неприятностей. Все валилось из рук, даже петь не получалось.

И вдруг звонок – ясно, что принесли телеграмму.

– Ну, вот, я же говорила! Кто-то умер!

Жину побелела, как стенка, но, набравшись храбрости, отправилась открывать. Вернулась с непонятным выражением лица, но ужаса на нем не было, это точно. Скорее недоумение.

– Что?! Ты можешь сказать, что там?!

Она протянула мне телеграмму, в которой были три слова: «Можете приезжать. Маринетта».

Только мы с Жину знали, что я просила вдову Марселя о встрече, чтобы рассказать ей о ее муже то, чего Маринетта не знала, и предложить помощь. Я боялась за вдову и детей Марселя, слишком уж необычной была его смерть. Заверения официальных лиц о нерадивости пилотов критики не выдерживали. Азорские острова в океане спутать с чем-либо просто невозможно, вокруг только вода. И пики их гор тоже слишком разнятся, чтобы опытный пилот не смог отличить один от другого.

Но это не все. Я узнала, что пастухи видели взрыв в воздухе и только потом падение. Что это было?

А еще Маринетте и ее детям начали угрожать.

Жину нарочно летала в Касабланку, чтобы выпросить у Маринетты встречу со мной. Я уже писала ей сама, в первый раз еще при жизни Марселя, пыталась объяснить, что Сердана не держу, что любовь сильнее разума, что я не претендую на ее место рядом с Марселем, хотя бы уже потому, что у них дети. Как сам Марсель решит, так и будет.

Маринетта не нашла нужным ответить, а возможно, и не читала. И вот теперь она приглашала меня к себе. А у меня, как назло, проблемы с самочувствием. И все же через десять дней я помчалась в Касабланку. Мы встретились в аэропорту. Почему не на ферме? Маринетта не желала моего знакомства с детьми Марселя, вообще, она была настроена по-боевому: прочь с дороги, вы уже и без того испортили нашу жизнь! Она могла так думать уже хотя бы потому, что это я срочно позвала Марселя в Нью-Йорк и ему пришлось лететь злополучным рейсом.

– Я люблю Марселя. С самой первой минуты встречи и сейчас тоже. Я никогда не желала забирать его из семьи и никогда не стала бы настаивать на разводе.