Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

В доме не изменилось ничего, и это было хорошо видно, но мы старательно изображали восхищение новшествами.

– Мы можем въезжать?

– Нет-нет, пока еще нет!

– Жаль.

Жину не Симона, хотя и она умела запускать руку в мой кошелек, но я не жалела, это была подружка на пять минут, правда, пять минут, которые способны сгладить тяжелое ощущение от целого дня. Мы с Жину немало посмеялись, часто шутили и разыгрывали разные сценки, не сговариваясь.

Идем по улице, я, размахивая руками, рассказываю о новом потрясающем швейцарском средстве от морщин, безумно дорогом, но, согласно рекламе, столь же эффективном:

– Представляешь, за несколько процедур минус два десятка лет! Младенческий вид! Мы обязательно попробуем с тобой завтра же…

Жину вдруг тянет меня в дверь какого-то магазина:

– Нам сюда.

В магазине детские игрушки, причем для самых маленьких, погремушки, распашонки и прочее.

– Ты идешь к кому-то в гости?

– Нет, это для нас.

Я замираю от сладкого подозрения, уставившись на совершенно плоский живот Жину:

– Ты беременна?

Она мотает головой:

– Это для нас с тобой. Если мы завтра попробуем средство, то послезавтра нас в магазин без родителей уже не пустят. Нужно купить погремушки сегодня.

После нескольких мгновений молчания мы начинаем хохотать, как сумасшедшие. В ответ на недоуменный взгляд почти обиженной таким неуважительным поведением продавщицы я выбираю самую большую и красивую погремушку, оплачиваю и протягиваю ей:

– Мадам, у вас есть внуки?

Судя по внешнему виду, должны быть и правнуки. Та расплывается в улыбке:

– На прошлой неделе родился…

– Это для него!

Жину права, обещать в рекламе младенческий вид просто нелепо.

И все-таки после гибели Марселя Сердана моя жизнь пошла наперекосяк, словно он унес с собой ее организующее начало. Бесконечные аварии, больницы, обезболивающие, без которых не прожить и дня, смена любовников, любимчиков, выпивки и снова обезболивающие.

Я меняла мужчин не потому что так уж часто влюблялась, это была любовь на час. Понимая, что после Сердана полюбить никого навсегда не смогу, пыталась найти того, кто хотя бы не раздражал. Не удавалось. Мужчины сменялись подле меня дома и на сцене, в постели и в машине, но никто не задерживался. Я даже замуж выходила. За Жака Пиллса.

Жака я знала давно, именно во время обеда с ним и его женой мы впервые встретились с Серданом в Нью-Йорке. Пиллс развелся с женой, и я вдруг решила, что он может стать моим супругом! Удивительно, но Марлен Дитрих поддержала эту идею и даже стала подружкой невесты на нашей свадьбе.

Какого черта это было делать? Но мне так хотелось хоть как-то упорядочить свою жизнь! Если уж из-за постоянных разъездов нельзя завести нормальный дом, куда люди возвращаются по вечерам после работы (брр… никогда не смогла бы!), то хоть мужа, который будет ездить со мной, можно?

Просчиталась. Не знаю, кому из нас с Пиллсом надоело раньше, подозреваю, что обоим. Одно дело – гастроли и любовник, совсем другое – законный муж. Муж не понимал моего увлечения медиумами, а я вдруг почувствовала, что вот-вот должна получить какой-то знак, важный знак для своей дальнейшей жизни. Ходила и ходила к прорицателям, к гадалкам, к медиумам.

– Почему Марсель больше не связывается со мной?

– Оставьте его душу в покое, он сейчас ничем не может вам помочь. Придет время, и он сам свяжется.

Но я чувствовала, что это не то, не то! И вдруг:

– Ваша встреча с суженым еще впереди. Он очень молод, но уже ждет вас.

– Когда?

– Не скоро.

Это было предсказание о тебе, Тео, потому что ясновидящая описала именно твою внешность. С тех пор я ждала, ждала, пока ты воевал в Алжире, пока работал в своей парикмахерской, пока знакомился с Фижю… Да, я ждала, не зная, кто ты, когда придешь, и чувствуя, как утекают последние силы…

Я и мысли не допускала, что гадалка ошиблась, а то, во что веришь, обязательно происходит. Я верила в твое появление – я дождалась. А еще я заслужила это счастье, всей своей изломанной, исковерканной жизнью заслужила. Песни и ты, а еще память о Марселе – вот то, что у меня осталось. Кроме вас, мне нужно еще здоровье, но его нет, и поделиться со мной ты не можешь.

Я сама виновата, что здоровья не осталось. Конечно, не снимать невыносимую боль очень трудно, но ведь я могла попросить, чтобы кололи осторожней. Впервые мне укололи морфин еще в Америке, привыкла легко, отвыкала очень трудно. Потом были болезни, аварии, после которых, чтобы суметь набрать воздуха в грудь для пения, нужно было уколоть обезболивающее. Болели ломаные кости, изуродованные артритом и ревматизмом суставы, болел кишечник… Разрушалась алкоголем печень…

Я пыталась избавиться от этого кошмара, снова и снова прогоняла Симону (интересно, что на нее алкоголь так не действовал, выпив одинаково, мы чувствовали себя по-разному – я мучилась и творила глупости, она оставалась вменяемой), ложилась на курс интоксикации, прибегала к услугам гипнотизера, лечилась сном, да мало ли что…