Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Тео, не смей забывать о своей клятве не летать самолетом и не садиться за руль автомобиля. Я знаю, все пророчества сбываются, мой любимый должен погибнуть в авиа- и автомобильной катастрофе. Марсель Сердан погиб в авиа. Дуглас Дэвис в автомобильной, то есть все уже сбылось, но все же будь осторожен, заклинаю тебя. Я не так уж любила Дугласа, скорее это был очередной мальчик для эмоций, потому очень боюсь второй части пророчества… Не летай и не садись за руль автомобиля!

После предательства Мустаки мне еще сделали операцию из-за непроходимости кишечника, удалив заодно и лопнувший аппендицит, потом пришлось удалять спайки…

Кстати, Дэвис оказался ничем не лучше Мустаки. Это молодой американский художник, который очень хотел, чтобы я вытащила его из небытия в известность. Я сделала это, взамен он писал мой портрет, ходил со мной по ресторанам, ездил на гастроли, спал в моей постели и… Судьба снова подсказала мне, что не стоит пускать в постель и в душу недостойных.

Дэвис тоже не справился с управлением, в результате себе разбил лицо (невелика потеря), а мне переломал ребра и снова руку! Певица с порванным ртом… со сломанными ребрами, из-за чего бандаж не позволяет вдохнуть полной грудью… Но я все равно пела. А Дэвис… он попросту сбежал, когда я приходила в себя. Чего ждал этот красивый мальчишка, что я стану устраивать его персональные выставки в Париже, возить его картины по всей Европе, а то и миру?

Я попыталась его догнать, вернуть, но тщетно.

А болезни атаковали с новой силой. Операция на поджелудочной железе… Снова долгое восстановление. Без лекарств никак, а они приносят облегчение только на время, чтобы усилить свое разрушительное воздействие. Мольба Жаку Пиллсу:

– Возьми меня на время на свою ферму.

И ответ:

– Нет, прошлое не возвращается.

Но его дочь Жаклин не виновата, а потому я поддержала ее выступления в Париже.

Невыносимые боли из-за последствий аварий, операций и ревматизма сталкивали меня в ад постоянных уколов. Вечером укол, чтобы уснуть, утром – чтобы проснуться. И это на гастролях…

Вот тогда журналисты начали гонку за мной в надежде поймать в кадр мою смерть прямо на сцене. Несколько раз казалось, что это произошло – я просто падала во время выступления. Правда, удавалось то зацепиться за рояль, то продержаться до закрытия занавеса и рухнуть уже после этого. Впереди бежала молва: «Эдит Пиаф умерла!» Но я приезжала в очередной город и давала очередной концерт. Зачем? Да для того, чтобы опровергнуть эти слухи!

И еще знак: у меня украли крест, подаренный Марлен Дитрих. Причем украли ночью, воспользовавшись тем, что я приняла много снотворного. Проснувшись утром, я с ужасом обнаружила, что креста, освященного папой римским, на мне нет! Я уверена, что именно после пропажи креста начались мои самые большие неприятности со здоровьем.

Конечно, я тут же заменила его на другой, но это, как видишь, не помогло. Тео, только не вздумай раздобывать мне нечто подобное, уже поздно.

И еще об одном я очень хочу рассказать тебе – о своем концерте в «Олимпии». Что за блажь, сколько их было? Почему именно «Олимпия» и что за концерт?

«Олимпией» руководил Бруно Кокатрикс. Если помнишь, я рассказывала, что именно он разыскал меня после убийства Папы Лепле, когда денег оставалось на пару дней и работы не было, и предложил выступать в кабаре «Трон» и «Красный ангел». Это не были его кабаре, но разыскал именно Бруно. С тех пор мы остались друзьями на всю жизнь.

Кокатриксу очень не нравился мой образ жизни и мое окружение, он, как и остальные, терпеть не мог Симону, Кокатрикса коробило от вида Ролана Авелиса – «актера без имени», как называл тот сам себя, но Бруно все же ценил меня как певицу.

Но в 1961 году он уже не предлагал контрактов ни на несколько месяцев, ни на неделю. Почему? Во время войны «Олимпия» работала как кинотеатр, но с 1946 года снова стала концертным залом. Я выступала в «Олимпии», но в последние годы Бруно смотрел на меня как-то так жалостливо, что коробило уже меня. Я жива, и нечего смотреть на меня, как на недоразумение с того света!

Не только Кокатрикс, но и все остальные смотрели на меня с жалостью. Контрактов не предлагали уже год, никто не верил в мою способность вообще выйти на сцену, а не только петь.

Я слышала, что дела у Кокатрикса в его «Олимпии» идут неважно, он даже попытался поговорить с Баррье по поводу моего выступления, но Луи категорически отказался обсуждать это. Я тоже не была настроена где-то выступать, хотя деньги очень нужны.

– Эдит, сначала подлечись, с деньгами что-нибудь придумаем.

И это Баррье, который был готов гонять меня по всему свету до полного изнеможения! Он знал, что я завидовала смерти Мольера – прямо на сцене – и всегда говорила, что хотела бы умереть так же. Но одно дело говорить, совсем другое – быть в состоянии хотя бы выйти на эту сцену. Баррье твердил за моей спиной, что после первой же песни меня просто унесут на носилках, как уже бывало.

И вдруг…